Она вздохнула во сне, словно с облегчением, и мне тоже стало легче на сердце. Надежда наконец расправила обугленные отчаяньем крылья. Только держись, любовь моя! Только держись! Переживи эту бесконечную черную ночь! Утром на заре ты будешь спасена, я чувствую это! Держись! Ради себя! Ради меня! Ради мира, которому ты нужна, как воздух! Держись!

Я осторожно обнял Тину, стараясь положить руку так, чтобы она не была ей обременительна, и сам не заметил, как провалился в сон.

Проснулся я от ощущения пустоты. Пошарил руками, не нащупал девушки и вскочил в испуге. И тут же выдохнул с облегчением. На фоне едва тлеющих угольков очага вырисовывалась сидящая, сиротливо съежившаяся фигурка. Я зажег огонь в ладони. Тина резко обернулась. Отблески огня испуганно заметались в широко раскрытых глазах. Но почти тут же в них показалось облегчение.

— Север! — выдохнула она.

Я увидел блестящие дорожки от слез на ее лице, но не стал ни о чем спрашивать. Мне и так была понятна причина ее грусти.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — сказала Тина, отворачиваясь и украдкой вытирая глаза. — Только все тело разбитое. И слабость сильная…

Тут она зевнула и трогательно прикрыла рот рукой.

— Ложись! — похлопал я рукой по постели. — Ты должна спать.

— А ты что тут делаешь?

— Охраняю твой сон, — улыбнулся я.

Ликование уже накрывало меня лавиной. Жива! Здорова! Она будет жить! Она должна жить! Для меня! Для мира!

— Мне надо… — замялась Тина и смущенно потупилась.

— Что? Поесть?

— Нет. Ну, мне нужно…

Я облегченно засмеялся. Но Тина, неправильно поняв мой смех, тут же надулась. Дурочка, ласково подумал я.

— Если тебе нужны туалет и ванна, то так и скажи.

— Так и говорю! — сердито проворчала она. Ну вот и пришла в себя, злючка!

Тина потрясла своей закованной рукой, потом выразительно посмотрела на меня.

Я встал, зажег побольше свечей, подкинул дров в очаг, взял ключи со шкафа и отомкнул оковы.