Любил, а теперь, должно быть, ненавидит. Ее. Меня. Я теперь она. Худая эльфийка с серой кожей, желтыми глазами и пепельными волосами до талии.

— Он нас услышал, — рукой с факелом Велн указала в сторону ледяной тьмы, где заживо похоронили молодого сильного мужчину, моего истинного. — Заметила? Больше не поет.

И правда, эльфийская песня стихла. В подвальном мраке больше не звучал глубокий бархатистый баритон, богатый на оттенки.

В подземелье повисла гулкая тишина. Вдруг снизу, из темноты, донесся голос — мягкий, тягучий, вкрадчивый. Очень красивый. Очень злой.

— Кха-а-ара…

Я вздрогнула и остановилась. Велн стрельнула в мою сторону взглядом.

— Кха-а-ара…

Мужчина, невидимый в темноте, пропел мое имя, и в его тоне я уловила нотки безумия.

— Это ведь ты, моя любимая женушка? Я узнал твои шаги. Я тебя ни с кем не перепутаю. Даже через десять лет, восемь месяцев и двадцать один день.

Невидимый узник рассмеялся тихим зловещим смехом, от которого меня прошиб ледяной озноб. Самое жуткое — это то, что Теневир считал не годы своего заточения, потому что пробыл здесь двадцать с лишним лет, а дни разлуки с женой. Время, которое прошло с тех пор, как Кхара навестила его в тюрьме последний раз.

Десять лет, восемь месяцев, двадцать один день.

Велн кивнула мне, мол, пойдем, но я не могла заставить себя сдвинуться с места. Этот безумный голос из темноты меня пугал.

— Неужели соскучилась по моим крепким объятиям? — снова смешок, дающий понять, что теперь объятия Теневира будут не просто крепкими, а удушающими. — Ну иди же, ко мне. Скорее. Я жду.

Видя, что я застыла как вкопанная, Велн дернула меня за руку, и мы продолжили спуск.

— Кха-а-ра…

Где-то внизу звякнула цепь.

— Ты вернулась, чтобы я тебя приласкал? Как раньше. Тебе ведь нравилось подо мной. И на мне.

Мягкий тон Теневира не мог меня обмануть. Это был острый нож, спрятанный в шелковые ножны. Смертельный яд, разбавленный для маскировки медовой сладостью.

Лестница почти закончилась. Впереди, в клубах мрака, я уловила смутное движение. Из глубины подземелья до меня доносилось частое, как будто возбужденное дыхание.

И вот последняя ступенька. Пламя факела осветило лицо мужчины, зажатое между ржавыми железными прутьями. Его безумный оскал и адский огонь в глазах. Его взлохмаченные волосы, в которых запутались солома и паутина. Гладкую мускулистую грудь, до синяков вмятую в тюремную решетку. Одежда на узнике сгнила и превратилась в лохмотья. Теневир был практически голый.