Так мы шли, пока лесная дева не остановилась у небольшой поросли берёзок за остановкой.

– Это? – с надеждой спросил я.

– Нет. Курить хочу.

Я тихо сплюнул на землю и сунул руку в карман, откуда достал смятую бумажку, и позвал плетущуюся за нами Муркину.

– Не в службу, а в дружбу.

– Неа, – усмехнулась девочка-оборотень.

Почему-то захотелось слегонца дать по шее этой юнице. У нас тут война намечается, а она помогать не хочет.

– Мне не продадут. Мне восемнадцати нет, – уловив мой хмурый взгляд, сразу пояснила Муркина, и я со вздохом направился к ближайшему магазину.

Там подошёл к торговке на кассе и шлёпнул ладонью с деньгой о столешницу.

– Сигарет. Хороших.

Она тоскливо посмотрела на смятую бумажку, но ничего не сказала. Я уже выучил, что палочка с тремя кругляшками-нулями это тысяча, и её на небольшие вещи хватает. Ещё и сдача остаётся.

Вскоре пачка оказалась руках, и я вышел. Меня сразу встретил радостный вопль Муркиной.

– Нашли!

– Место?

– Нет. Жертву!

Я огляделся по сторонам.

– Где?

– Да вон же!

Девочка показала на бредущую по газону грязную пятнистую собаку. Псина пока не подозревала о своей участи, и потому совершенно нас не боялась. Вот только бегать за шавкой по всему городу мне совершенно не хотелось. И лук я с собой не взял, иначе бы прострелил лапу, а там хоть голыми руками скручивай.

– А чем тебе вон та кошка на дереве не нравится? – хмуро спросил я у Гореславы.