— Какого цвета у него глаза?

И когда отец с улыбкой ответил ей: «Карие!», она выдохнула с облегчением.

— Слава небесам! Наконец у тебя появился настоящий наследник.

Я стояла рядом и слышала все, но в мою сторону она даже не смотрела. Не важно, было ей уже тогда плевать, или она осознанно вычеркнула меня из сердца, или просто думала, что по малолетству я не пойму ничего… Но я всё поняла.

Мой брат — настоящий наследник, потому что он не проклятый, у него карие глаза. А я — не настоящая, пусть и старшая дочь, отрезанная ломоть, потому что глаза у меня прозрачные, ярко-голубые, а это значит, что меня коснулось проклятие дворянских родов Инилерина.

Сначала я не понимала, почему дети из городка, на краю которого стоял наш дом, не хотят играть со мной. Дразнятся. Гримасничают и убегают. Или даже швыряют камни. Кричат… издалека, так безопаснее.

“Вали отсюда, голубоглазая!”

“Утро тебя развей!”

“Ночная ведьма!”

“Сноедка!”

И взрослые тоже обходили меня стороной, смотрели с опаской, держались подальше. Да что там, даже мать ни разу не поцеловала меня на ночь, сколько я себя помнила. В момент отхода ко сну я была всегда одна, одна в запертой комнате, на кровати с холодными ветхими простынями и плоской подушкой. Сначала я думала, что так и надо, ведь я не знала, что бывает иначе.

Но потом, когда появился брат, я поняла, что может быть по-другому. Что некоторых детей обнимают, их укачивают, когда они не могут заснуть, им поют колыбельные песни. Несколько раз я специально прокрадывалась к спальне брата, чтобы подглядеть, как мама целует его в лоб на ночь. Или просто держит за руку и сидит рядом.

Я изо всех сил старалась быть лучше, чтобы меня любили. Старалась помогать всем и во всем, быть удобной, искусно вышивать, танцевать, хорошо учиться грамоте и счету, запоминать гербы дворянских семей и историю королевства, словом, обрести все те знания, которыми должна обладать девушка из знатного рода, пусть и обедневшего. Я пыталась делать все идеально. Лишь бы отец мне улыбнулся, лишь бы мать обняла. Но, кажется, что чем старше я становилась, тем больше они от меня отдалялись.

Однажды я прямо спросила:

— Мама, скажи, ты меня совсем не любишь?

— С чего ты взяла? — Мать смотрела в окно. Даже не повернулась ко мне, отвечая. Но я заметила, как вздрогнули её пальцы, до этого спокойно лежащие на коленях. С самого раннего детства я умела подмечать все эти маленькие, кажущиеся другими неважными детали.

— Ты сторонишься меня. Лишний раз не прикоснешься. Но я знаю, я вижу, что бывает и по-другому.