Небольшой дом на окраине верхнего города был ярко освещен факелами. Все окна тоже были освещены, и Каннег понял, что именно туда-то они и держат путь. Ифленец даже прибавил скорости, увидев такое дело.

У ворот их остановил хмурый гвардеец, но узнав Шеддерика, сразу пропустил. На крыльце, под охраной еще одного гвардейца сидел связанный пленник. До их появления пленник выглядел безучастным ко всему, но когда узнал Хенвила, вскинулся и проводил его взглядом, полным ненависти, а потом еще и плюнул вслед. Хозяин Каннег постарался побыстрее его миновать.

Из дома слышались приглушенные голоса. Там действительно было много света. У самого выхода на деревянных носилках лежала молодая женщина, рядом с ней суетились две пожилые чеоры.

На хлопок двери повернулся усатый гвардейский сержант.

— Жива? — хрипло спросил чеор та Хенвил. — Ребенок тоже жив?

— Все живы, хвала Повелителям. Бабы говорят, что нужен покой, но пока нет признаков, что ребенок пострадал.

— Хорошо.

Взгляд его метнулся по комнате, словно разыскивая что-то и не находя.

— Я не вижу тела наместника… — отрывисто обратился он к сержанту.

— Светлый лорд, — смутился тот, — но ваш брат еще слишком плох. Лекари решили его пока не беспокоить… и крови он много потерял…

Кажется, до Шеддерика дошло не сразу. Он вдруг перестал обшаривать комнату взглядом, сосредоточившись на сержанте.

— Рана была смертельной, — не давая себе шанса на надежду, заметил он, — я видел.

— У чеоры Росвен тоже. Но они оба живы… идемте, я покажу.

Да собственно, идти-то недалеко. Распахнулась дверь в маленькую спальню. Там было свежо из-за выбитого окна, и казалось, что людно. Просто потому, что в крошечном помещении находилось сразу четыре человека, да потом еще они двое зашли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От постели, на которой лежал бледный Кинрик, поднялся худой высокий врач. Каннег определил, что это врач, по медной трубке, которую он держал в руке. Да и кем он еще мог быть? У окна расположился пожилой сиан с букетом вешек в руке. А в углу, в кресле, забравшись в него с ногами сидела рэта Итвена, сжимая двумя руками кружку с каким-то питьем.

В окружении крупных мужчин она казалась совсем юной и маленькой.

Шеддерик, забыв о собственных ранениях, метнулся к брату. Жив! Кинрик действительно был жив, несмотря на серую даже в свете свечей кожу и лихорадочно блестящие глаза.

Шедде, едва поверив, нашарил на одеяле руку брата и осторожно сжал ее — убедиться, что это не сон и не обман, что чудеса иногда случаются, а проклятие — не всесильно.