Миг и ноги святоши взлетели к потолку. Ба-а-а-бах! Он всей тяжестью рухнул на пол. А не фига с таким остервенением на меня кидаться, глядишь, и инерция была бы поменьше.
— У-у-у-о-о-у, — взвыл Юмиус.
Похоже, что руку я ему всё-таки свернула. Священник быстро поднялся, но искать новых приключений на свою задницу, или какую-нибудь другую часть тела, уже не спешил.
— Что, отец Вравиус, а нам кто-то не верил, что маленькая девочка может одолеть двух взрослых мужчин, — усмехнулся тендарис, кивнув в сторону пошатывающегося имперца.
Его собеседник согласно закивал в ответ.
— Девочка поедет со мной в империю! — решительно заявил Юмиус, осторожно ощупывая запястье правой руки.
— Это неприемлемо! — решительно отрезал отец Иглеус.
— Я голос самого императора!
— Ну и что? Здесь — не империя. Не стану утверждать, что король воспротивился бы вашим притязаниям, в том случае, если бы эта особа была простолюдинкой. Но так уж сложилось, что она благородного происхождения и завтра выйдет замуж за сына… В общем, за весьма достойного дворянина. Вы собственноручно обвенчаете нэду, отец Вравиус, — это он уже своему соседу.
Тот молча кивнул головой.
— Это возмутительно! Я буду жаловаться!
— Вряд ли император решиться развязать из-за неё войну.
Ну ни хрена себе! Ноги мне отказали и не в силах запрыгнуть в кресло, я повисла на подлокотниках. Но как вытянулось лицо мордоворота… Любо-дорого поглядеть.
Глава 2
Глава 2
За окном ненастье, а я никак не могу заснуть. Ещё и Рона за стенкой стонет. Кто такая? Роннихаль, которая тоже отправилась с нами в ссылку.
Но лучше расскажу обо всём по порядку. А то и так какой-то калейдоскоп получается. Только ничего не поделаешь, память выхватывает из прошлого только самые яркие впечатления. То, что хорошо запомнилось. Знала бы, что захочу написать о своём житье-бытье, может и завела бы дневник. Вот только сколько раз его пришлось бы восстанавливать по новой, клонируя утраченное. Я бы уже, наверное, со счёта сбилась.
Да и что бы это был за дневник? Не только радищевское «Путешествие из Петербурга в Москву», а и ерофеевское «Москва-Петушки» по сравнению с этим описанием убогой действительности показались бы увлекательными приключенческими романами. Уж не помню, что в них было, кроме несчастного крестьянина, бредущего за сохой, и сакраментального разлили-выпили, но моросивший день и ночь гнусный осенний дождь, вязкая грязища, что день ото дня становилась всё непролазней, да унылая природа вгоняли меня в такую меланхолию, что выть хотелось.
Весь окружающий мир выглядел каким-то обветшавшим. Деревья теряли пожелтевшую листву, и встречавшиеся то там, то сям вдоль дороги небольшие леса и рощи стояли будто ободранные. Урожай убрали, поля облысели. Крестьянские дома в окрестных деревнях казались полуразвалившимися и заброшенными. Всё это производило гнетущее впечатление. И тут мы. Тащимся сквозь пелену дождя по королевскому тракту. И так изо дня в день.