Кто-то зашаркал ногами, закашлял, сплюнул. Из-за кустов выдвинулся старик, сухопарый и долговязый; выше пояса он был гол, на впалой загорелой груди пробивался редкий сивый волос. Глаза, приобретшие от возраста чайный оттенок, неотрывно смотрели на Джона.

— Покой, — сказал Репейник. Старик кивнул. Джон знал, что надо первому начать разговор, знал и то, с чего полагается начинать такие разговоры. Но он совершенно растерял все заготовленные фразы. К тому же, мешала сосредоточиться боль в голове. Старик смотрел на него, солнце жарило с безоблачного неба, и ужасно хотелось пить.

— У вас воды не будет? — спросил вдруг Джон. — Жажда замучила.

Старик опять кивнул. Шаркая ногами в раздрызганных ботинках, он развернулся и скрылся в доме. Репейник окинул взглядом двор. Здесь жили плохо. Не бедно — потому что сновали под ногами серенькие куры, висел над колодцем, тускло светя медью, паровой насос, да и дом был двухэтажный, каменный — а просто неустроенно, грязно. Наличники лет двадцать никто не красил, кладка вокруг колодца местами обвалилась, труба на крыше стояла косо и была чёрной от жирной копоти. Сорная трава подбиралась к самому дому, огород зарос бурьяном. Создавалось впечатление, что хозяева делали всё через силу, нехотя.

Пёс утратил к Джону интерес, зевнул с прискуливанием, развернулся и побрел, не оглядываясь, прочь. Скрипнула на несмазанных петлях дверь. Репейник обернулся: старик шел к нему с кружкой воды. «Спасибо», — сказал Джон, принял кружку и залпом выпил, ощутив затхлый вкус. Вода, однако, была холодная, и от этого стало легче голове.

— Пойдем уж, сыщик, — сказал хозяин. — Потолкуем, раз пришёл.

Репейник вслед за стариком перешагнул порог дома. Внутри царил полумрак, было душно, воздух пах лекарствами и прелыми тряпками. Из тесной прихожей вышли в кухню, просторную, с большим столом и целым взводом узких высоких шкафчиков вдоль стены. Здесь было так же темно, как в прихожей: маленькое окно закрывала плотная занавеска, сквозь которую дневной свет проникал, словно испачкавшись и оттого потускнев. За столом, в углу кто-то сидел — привалившись к стене, почти не шевелясь, бледный, как призрак. «Покой вам», — сказал Репейник. Призрак не отреагировал.

— Глухая она, — буркнул хозяин. Репейник разглядел, что это женщина, старуха в головном платке. — Давно оглохла. А может, что и слышит, да не отвечает никогда.

Старик примостился за столом, кивнул Джону: садись, мол, рядом. По идее, Репейнику полагалось устроиться напротив хозяина, потому что предстояла не дружеская беседа, а какой-никакой, но допрос; однако сидеть на кухне больше было негде. Поколебавшись, Джон опустился на скамью подле старика, почти соприкоснувшись с ним локтями.