Последние объяснения были настолько притянуты за уши, что я лишь стыдливо опустил взгляд в пол, полагаясь на волю Единого. А в следующую секунду у меня в глазах потемнело, потому что я увидел на полу серебряную шпильку. Очевидно, она выпала, когда Фарид схватил Лидию за волосы и бросил на скамью, чтобы… Я пошатнулся и торопливо бросился к лавке, без сил опустившись на нее и наступив ногой на безделушку.

– Что с тобой, Кысей? – обеспокоенно спросил отец Валуа. – Ты побледнел…

– Мне… нехорошо, простите…

– Понимаю, конечно… Ты посиди, успокойся, – церковник отвернулся и подошел к святыне, разглядывая кровавый потек на облике незнакомца. – Удивительно…

Я воровато оглянулся, наклонился, схватил шпильку и сунул в карман брюк.

– Но ты же понимаешь, что в твою историю никто не поверит? – продолжил отец Валуа. – По крайней мере, пока не будут найдены убедительные доказательства…

Я возмущенно вскочил на ноги, стискивая кулаки.

– А мои слова недостаточно убедительны? А эти записи… – я бросился к алтарю и припечатал к камню специально вырванные страницы из дневника профессора. – Они же сделаны рукой профессора. Там живописуется… Господи Единый!.. как Камилли насиловал Алекса…

– Откуда они вообще здесь взялись? – спросил отец Валуа, брезгливо поморщился, нацепил очки на нос и взял страницы. – И где остальное?

– Полагаю, что Фарид ревновал профессора к остальным… последователям. Потому что он швырнул их Камилли и стал его обвинять… – я окончательно заврался, дневник профессора в кармане вдруг показался тяжелым.

Меня шатало от усталости, а голова уже плохо соображала. Я боялся, что скажу лишнее или проколюсь на мелких деталях.

– Святой отец, могу я идти? Я не очень хорошо себя чувствую…

Отец Валуа оторвался от записей, на его лице было написано отвращение. Он скомкал страницы, потом нехотя разжал руку и заново расправил их.

– Иди, Кысей, – его голос звучал глухо, а когда он поднял на меня глаза, мне стало нестерпимо стыдно от того, что я лгу ему. Он смотрел на меня с искренним участием. – Отдыхай. Я лично займусь этим делом. Отец Павел будет в ярости… Но я… я на твоей стороне. Я не позволю им… – церковник не договорил, лишь грязно выругался.

Я кивнул ему на прощание, боясь не справиться и голосом выдать себя.

Я торопился к дому Эмиля. Плащ, одолженный мне Янушем, был узок в плечах и плохо защищал от пронизывающего ветра. Но холодно мне не было. Я чувствовал себя настолько мерзко и грязно, что хотелось искупаться в море, несмотря на приближающийся шторм.

В окнах горел свет, хотя было далеко за полночь. Я застыл на пороге, собираясь с духом. Я скрыл участие Лидии, но если она переступила черту, мне придется… Я не смогу закрыть на это глаза.