Воевода Дюргер кивнул, продолжая хранить молчание.

— И вот… — я подвинул ему потрепанный лист. — Портреты преступницы висят на каждом столбе, но я хочу, чтобы каждый из бойцов взглянул на оригинал и хорошенько запомнил это лицо. Она умеет маскироваться. Ловить мы будем ее.

Я постучал пальцем по рисунку, и тут воевода заговорил, повергнув меня в замешательство удивительно приятным, мягким голосом, абсолютно не подходящим его бандитской внешности:

— Цветочка-то ловить?.. Ну ловить-то мы можем, вот только поймаем ли?..

Краска смущения бросилась мне в лицо, а потом я вспомнил и понял, что имел в виду воевода. Цветочек был еще одной кличкой безумицы, а вовсе не тем, что я подумал.

— Поймаем! — стукнул я кулаком по столу. — Или у вас есть сомнения в собственной компетентности, воевода? Если так, то я найду кого-нибудь другого!..

— Да погодите вы, фрон профессор, — накручивая ус, протянул воевода. — Не горячитесь-то. Все обтолковать-то надо. Тем более, в селении бесцветных сейчас-то стал вардом Даугав…

— Что? С какой это стати? Как он посмел?

— А чего удивляетесь-то, фрон профессор? Замок-то ваш, но земля общины вам-то не принадлежит. А воевода-то столковался с ихним старостой…

— Их, — невольно поправил я. — Их старостой. Я не хочу видеть воеводу Даугава поблизости замка. Займитесь этим. Ах да… Мне нужна ваша помощь в еще одном деле.

Букет огненно-алых роз больно колол кожу шипами, но я мужественно терпел, равно как и недовольное сопение Нишки по правую руку от меня. Отец Игнатий не торопился, явно войдя во вкус и вещая поминальные банальности с чрезвычайно торжественным видом. Мы стояли на кладбище, где по моему настоянию производилось заупокойная служба по Пихлер и символическое погребение того, что осталось от ее тела. Поскольку ничего не осталось, то в гроб положили ее любимый сценический наряд и… часики. Они были найдены на сцене, когда мы с Нишкой обыскивали здание театра, и еще больше укрепили меня в подозрениях. Работа Гральфильхе. Безумная увлеченность часовщика рубинами, неприязнь к Рыбальски из-за того, что тот испортил "Кровь", странные рассуждения о природе света и тьмы… Но одних подозрений было мало. Кроме того, у меня не было мотива. Зачем мастеру губить девушек? Ладно, он мог погубить Ежению в отместку за погубленные мечты о камне. Но остальные танцовщицы? И почему только сейчас? Поэтому я полагал, что безумный талант часовщика кто-то использовал. Возможно, воевода Даугав. Первой жертвой, несомненно, была его сестра Ежения, которую он заточил в замке. Был ли он в сговоре с часовщиком? Или послужил невольным сообщником колдовству? А может, был кто-то третий? Это предстояло выяснить. Однако на заупокойную службу воевода не явился, и я беспокоился, что известие о ней попросту до него не дошло. Зато был Гральфильхе. Он щурился от яркого дневного света за толстыми стеклами очков, потел, вздыхал, перетаптывался с ноги на ногу и все время выглядывал кого-то в толпе. Людей собралось действительно много. Был и Рыбальски под руку с женой и уже тремя отпрысками. Луиджиа тяжело опиралась на трость, была бледна и странно схожа худобой и траурным видом с Шарлоттой. Интересно, кто отец ее ребенка? Какой-нибудь циркач? Девушка казалось мне такой чистой и целомудренной, что известие о ее беременности было как снег на голову… Зато ее брат Лука вполне соответствовал ожиданиям. Он выделялся из безликой черной массы вызывающе желтой рубахой, собранной щеголеватым ремнем, который не спасал от сползающих штанов. Они болтались и сползали с тощей задницы, когда мальчишка начинал вертеться и чесаться. Он подтягивал их, получал болезненный тычок от старшего брата Сигизмунда, вздыхал, но продолжал лучезарно улыбаться во все тридцать два зуба. Улыбаться и глазеть на меня. Чем-то он до тошноты напоминал Хриз… Тьфу, померещится же тоже! Я оставил сопящую Нишку и протолкался к часовщику, став рядом с ним.