Наставник поежился.

— Кысей! — его голос приобрел неожиданную твердость и даже резкость. — Изволь объясниться! Если ты хочешь, чтоб я поддержал тебя на выборах в отцы Ордена, то расскажешь мне все.

— Нечего рассказывать.

— Так, — угрожающе протянул старик. — Во-первых, сядь, не стой столбом. Хотя нет, перед тем, как сядешь, подкинь поленьев в камин. Мне тяжело вставать. А во-вторых, мальчик мой, ты объяснишь мне, как вызвал шторм и взорвал княжеский фрегат. Это ведь ты сделал, я прав?

— Там, в Источнике, я забрал у Шестой не только память, но и безумие, — завершил я свой невеселый рассказ и отвел взгляд от Джеймса Рыбальски, который ворошил прогоревшие поленья в камине. — Я схожу с ума и становлюсь колдуном. Синим пятикнижником. Хриз нельзя находиться рядом со мной.

Отец Георг молчал, глядя в огонь. Мару Рыбальски он не видел. Ее никто не видел. Хриз тоже не видела. Утонуть она больше не боялась, приступы во время грозы ее не терзали, даже морская болезнь и та прошла… Зато меня тошнило при одном воспоминании о качке.

— Почему? — наконец обронил наставник.

— Что «почему»? — не понял я, погруженный в свои невеселые мысли.

— Почему ей нельзя находиться рядом с тобой?

— Потому что… она может вспомнить. Я по глазам тогда увидел, что она… Она назвала меня Цветочком. Что-то вспомнила.

— И что?

— Отец Георг, — раздражился я. — Вам прекрасно известно, что безумие заразно! Я не хочу, чтобы Хриз опять…

— Не сойдет она с ума, если ты об этом. Ты же любишь ее… А сейчас готов отказаться?

— Люблю, — я сжал кулаки, до крови впиваясь ногтями в кожу ладоней. — А она меня ненавидит и боится. А я… я же становлюсь… Я превращаюсь в ее подобие, понимаете? Она добивалась меня, преследовала, пыталась снасильничать. Но она женщина, и у нее не получалось, а я… если я… Я так отчаянно ее хочу, что тогда на корабле не удержался и… взял ее. Силой. Заставлял ее клясться мне в любви, а сам… Господи… Я становлюсь чудовищем.

Джеймс Рыбальски подошел ко мне и сочувственно положил руку на плечо. Его мара появилась в тот день, когда очнулась Хриз. Джеймс часами изводил меня, рассказывая, как дела у его дочурки Лу, и просил найти его сына Луку. А я смотрел на белоснежную гриву Хриз, когда она обедала в кают-компании или гуляла по палубе, такая родная и такая бесконечно далекая, и не знал, что ответить несчастной маре…

— Видишь ли, Кысей, — тихо сказал отец Георг, — разница между настоящим чудовищем и тобой в том, что ты понимаешь, где проходит грань. Твоя Хриз не терзалась угрызениями совести, когда шантажировала тебя или пыталась, как ты выразился, снасильничать. Она просто брала и делала то, что считала нужным, шла к цели, невзирая на обстоятельства.