И замолкает, вокруг тишина. Такая острая, звенящая.

А после крик. Я ору. Просто ору, потому что до воспаленного, уставшего сознания наконец-то доходит. Я наконец-то понимаю, что действительно не могу открыть Чистилище. Что ничего не вышло и… не выйдет… Что я совершенно не знаю, что делать.

- И что мне делать, Сэм?! – выплевываю смерти в лицо. – Что ты предлагаешь мне делать?!

- Ждать, Элисте. Ты же веришь в него? Я никогда не видел, чтобы в него кто-то так верил.

- Да пошел ты! Ты и твой треп! Все вы пошли! Сколько можно над ним издеваться?! Поэтому в Совете все разваливается, поэтому все через жопу! Поэтому вы просрали Ховринку, Игоря, Алину, просрали вообще все! – я не контролирую себя, не сдерживаю. Ору ему в лицо, больше не пытаясь вырваться.

Я устала, очень устала, мне плохо и дико, невозможно страшно. Даже злость какая-то не такая, как обычно, будто не моя, чужая.

- Ты права, - кивает Самаэль устало. – Во всем права, только, Элисте, мы правда ничего не можем сделать. Зарецкий вернется сам.

- Я не могу просто ждать, Сэм, - голос вдруг пропадает, будто из меня выпустили весь воздух. – Я больше не могу… Он… он сделал что-то со мной… Я с ума сойду, не выдержу…

Иной вздыхает, выпускает мои руки, подаваясь назад. Смотрит на меня бесящим сочувствующим, полным жалости взглядом, будто нож в спине проворачивает.

- Эли! – тонкие руки Лебедевой с удивительной для такого цыплячьего тела силой отталкивают от меня мужика. Она забирается ко мне на колени, прижимается и прячет лицо в волосах, чувствую, что плачет.

И меня тоже начинает трясти. Я прижимаю мелкую к себе и закрываю глаза. Очень-очень хреново. Мне так хреново, что хочется выть и скулить, кататься по полу или забиться в самый дальний, самый темный угол. Сдохнуть хочется.

Смех рвется откуда-то с самого дна из-за пришедшей следом в голову мысли.

У меня истерика…

Загвоздка в том, что даже сдохнуть я теперь не смогу, потому что брешь от меня закрыта. Собиратель… Какой к черту от меня теперь вообще толк? Я ничего не могу…

Я не знаю, сколько мы так сидим с Дашкой, в какой момент уходит Самаэль и когда в зале появляются Вэл и Данеш, даже не знаю, когда перестаю ржать и просто дергаюсь, как в припадке, до боли, лихорадочно прижимая к себе Лебедеву.

Просто в какой-то момент понимаю, что Дашка поднимается, а мне в руки что-то впихивают, заставляют выпить. Следом еще одна чашка – бокал – там алкоголь, что-то забористое, но я не понимаю что. Вокруг приглушенные голоса и осторожные шепотки, какое-то движение.

Еще один бокал, а потом меня поднимают на ноги, заставляют выйти на улицу, сажают в машину. Я не понимаю, не принимаю реальность. Не могу ее принять. Кажется, что, если позволю хоть каким-то отголоскам проникнуть в сознание, просто рассыплюсь на осколки.