- Собака?

О, меня наконец-то заметили?

Я дергаю лапой, пробую приподняться.

Зарецкий меня не узнает? Или не помнит? Или и то, и другое? Как глубоко брешь в него забралась?

- Что тут делает собака?

А мне наконец-то удается встать, даже подняться. Я сосредотачиваюсь и загоняю гончую назад, ощущаю, как трясет тело в «Безнадеге». Чувство такое, будто я сижу на огромной кровати, а на другом ее конце кто-то скачет.

Изменение проходит болезненно, но быстро. Через несколько мгновений я стою напротив Аарона на своих двоих, а не на четырех, всматриваюсь в лицо, замечаю огромное темное пятно на рубашке, сломанные крылья тают в тумане, теряют перья.

- Я Элисте, - я протягиваю руку, - пойдем со мной, - пальцы дрожат, меня всю трясет. По лицу Зарецкого ничего не понятно: нет ни удивления, ни узнавания.

- Элисте…

- Я - собиратель.

Он хмурится глубокая складочка прорезает лоб, губы снова недовольно поджаты.

- Из своры Каина, - он кривится, усмехается. – Не думал, что кто-то из вас еще остался.

А я продолжаю тянуть к нему руку.

- Пойдем со мной, я все расскажу.

- Зачем? Я там, где и должен быть.

Ой, да твою-то мать!

Я готовлюсь открывать брешь и сама хватаю Аарона за руку. И в этот момент что-то происходит, что-то неправильное. В темных глазах напротив оживает память, его пальцы крепче обхватывают мои, но… Но прикосновение обжигает, плавит кожу, между нами трещит и натягивается пространство. Вспышка обжигающего света и меня отшвыривает назад. Ударом плети, болезненной судорогой, возвращая в тело пса, из пасти теперь действительно льется кровь.

Миг и тело снова меняется, потом опять. И опять, и снова.

- Аарон, - цежу сквозь зубы. – Зарецкий! – ору в пустоту, и крик превращается в вой.

Меня поднимает за шкирку, встряхивает. Из-за света я все еще ничего не вижу. Больно. Так больно, что не получается сдержать стон. Горло сдавливает, сжимает. Я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть.