Конечно. Безусловно, она очень, очень старая. Старее твоей мамы и бабушки. Старее их вместе взятых. Удивительно, что у кого-то ещё сохранились книги, а не пошли на розжиг.

– Пойдём.

Я беру её за руку, она хватается, и я помогаю ей выбраться из каменного укрытия. По привычке вскидываю лицо к небу, ищу солнце, но его нет, лишь глухая мгла уродливого изжелта-серого цвета. Я никогда не привыкну к тому, что солнца больше нет.

Мы идём по дороге – безлюдной, пыльной, по обеим сторонам от которой громоздятся развалины и уродливые людские жилища, собранные из мусора и обломков прежней жизни. Девочка доверчиво хватает меня за руку и сосёт конфету. Чем меньше становится леденец, тем крепче её пальцы сжимают мои. Я знаю, что проносится в её голове. Знаю, какие картины она видит. И знаю, что с каждым шагом она крепче убеждается, что сделала правильный выбор.

2.

120-й год После.

30 октября.

Когда снова близится этот день, я начинаю чувствовать мандраж, с каждым годом всё больше похожий на душевную лихорадку. И сейчас меня по-настоящему колотит, как могло бы колотить человека на грани какой-то личной войны.

В моём логове темно, тускло тлеют лишь две свечи, одна из которых судорожно захлёбывается воском и вот-вот погаснет. За много веков человечество изобрело самые разные способы осветить своё жилище, но я по-прежнему пользуюсь свечами. Хотя теперь даже их не так просто достать.

В котлах бурлит, ещё немного, и всё будет готово. Останется разлить вязкую жидкость по формам и ждать, пока застынет. Я капаю на тряпицу масла и протираю формы, не пропуская ни одного изгиба. Сколько лет они со мной? Нет, не так. Сколько веков они со мной? Страшно представить. Год от года леденцы всё те же: медведь, рыбка, петух, кролик. Сменяются поколения и эпохи, а люди остаются всё теми же: дети падки на сладости, а взрослые – на то, за что не нужно платить.

Снимаю котёл с сахарной массой, едва начинает пахнуть жжённым. В этот раз я сварил много, так много, что даже опасаюсь, найду ли столько расколотых детских сердец? Разливаю карамель по формам, и запястья ноют при каждом движении. Ещё одна причина, по которой не стоит увеличивать, так сказать, производство: моё тело слишком похоже на человеческое, а если из человека выпустить много крови, он умрёт. Удивительно хрупкие существа.

Свеча сдаётся и гаснет, остаётся гореть всего одна. В её отблесках смутно угадываются высокие полированные колонны, поддерживающие свод. В моём логове нет окон, а если бы были, то мало что изменилось бы. Уже давно в мире нет ни дня, ни ночи, и ни одно окно на свете не покажет шумящий лес или безмятежную морскую гладь. Замираю на миг и выдыхаю. Воздух пахнет липко, сладко, затхло и влажно. Слышу, как где-то шуршат крысы. Любой человек обрадовался бы внезапно нагрянувшему обеду, но у меня они вызывают такое же отвращение, как и восемь столетий назад.