– Хорошо, я запомню. Но у нее температура такая же, как в комнате. Температура трупа.

– Отец Малики – ориент.

Ярис прижал к виску ладонь:

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Ориент ныряет на двенадцать часов в холодную воду. Ориенту нельзя мерзнуть.

– Вы хотите сказать, что, когда ориент задерживает под водой дыхание, температура его тела понижается до температуры окружающей среды?

– Не ниже двенадцати градусов.

– Вы шутите?

– Йола не умеет шутить.

Ярис расстегнул верхнюю пуговицу рубашки:

– А куда ныряет ориент на двенадцать часов?

– В море. Мун! Помоги.

Ярис посмотрел на старика, сидящего на стуле, и поморщился – в суматохе он явно переборщил с успокоительными каплями.

– Я помогу. Что надо сделать?

– Йола хочет посмотреть спину.

Они осторожно перевернули Малику. Взглянув на письмена, Ярис вытер выступивший на лбу пот. Слова побледнели, проступали не все буквы, и лениво бегущие строки походили на прореженные зубья старой расчески.

– Йола не знал, что надпись живая, – сказал старец озадаченно.

– Именно это удержало меня от вскрытия.

Пальцы старика забегали по спине Малики.

– Четвертый выбит. Пятый.