— Вновь свеча, — проговорил Адэр и сел на шаткий стул.

Парень улёгся на пол, опустил морду на лапы и тяжело вздохнул. Кебади положил перо на чернильницу, снял очки. Адэру был знаком каждый жест. Сейчас старик подышит на стёкла, возьмёт фланелевую тряпочку и, заговорив, забудет протереть линзы.

— Я пишу самую романтичную историю, — проговорил летописец, комкая в руке фланельку.

— Я слышал. Она пишется при свечах. Дай прочесть хоть страницу.

Кебади прищурил и без того маленькие глазки. Узкие губы растянулись, сетка морщин покрыла щёки.

— Страничку о себе?

Адэр усмехнулся:

— Обо мне? Что ты можешь написать? Рядом со мной тебя не было.

— Чтобы видеть и слышать, не обязательно чтобы видели и слышали тебя. Зная, кто находится рядом, люди надевают маску и играют роль. Их слова лживы, а поступки неискренни.

— Как и твои? Ты знаешь, кто перед тобой.

— Начнём с того, что я пишу историю о вас, а не наоборот.

Кебади наконец вспомнил об очках — долго протирал стёкла, смотрел сквозь них на свет, затем заложил дужки за уши:

— С днём рождения, мой правитель!

Пляшущее пламя свечи освещало дряблую кожу на лице. Глаза за выпуклыми линзами казались намного больше, чем были на самом деле. Наверное, поэтому исходящее от них спокойствие чувствовалось сильнее. Это спокойствие разбередило злость, заставило Адэра засунуть руку в карман и стиснуть конверт.

Кебади подправил мягкий воск свечи:

— Вы пришли сюда не для того, чтобы услышать моё поздравление.

— Ты был одним из немногих, кому я доверял.

— Был?

— Дай мне минуту.

— Что будет через минуту? Вы откажете мне в доверии?