Особенно одна из их девушек, Шалилуой. Напросилась вместе с ним проведать девочек, и вовсе не из тяги к инопланетной экзотике; Шалилуой отнеслась к бедным детям искренне, спросила:

— Они меня слышат?

— Наверное, — сказал Кимсирь.

— А ты сам помнишь, слышал ты что-нибудь или нет?

— Не помню, — честно признался он. — Это было давно. Но считается, что дети могут услышать мать и приставленных к ним номо, поэтому с ними надо разговаривать.

— Можно, я поговорю? — спросила тамме-отка застенчиво.

— Попробуй. Только не трогай, не надо.

Она спрятала руки за спину, наклонилась поочерёдно к каждому кокону и попросила:

— Выбирайтесь скорее, мы вас ждём!

Тронуло. Кимсирь знал, что люди не очень-то любят что-нибудь, слишком уж для них чуждое. О чём там говорить, он сам такое выносил с трудом, прибегая к самодисциплине и вколоченным намертво ещё в детстве правилам приличия. Тебе чужое, другим родное. Уймись.

Но эта Шалилуой его удивила.

Потом они вместе высаживали цветы на разбитой вчера ими же самими клумбе. Брали из ящика рассаду, закапывали в грунт, поливали. Размеренная, умиротворяющая работа. Шалилуой всё время держалась рядом, стараясь прикоснуться, то рукой, то плечом. Кимсирь не обращал внимания, пока его не просветил кто-то из коллег-работников:

— Чего тянешь кота за яйца, парень? В тебя влюбились, хватай, пока горячо.

Все вокруг грохнули. Ну, люди, что с них возьмёшь. Им всегда смешно, когда про размножение. А ему, правильному носвири, что вот теперь делать?

После смены они долго сидели вдвоём на лавочке перед обзорным экраном. На экране плыли звёзды, та их часть, которую можно было видеть, если выйти на внешнюю поверхность станции Кларенс прямо здесь. Кимсирь безуспешно пытался объяснить Шалилуой проблему так, чтобы она поняла. А она то ли глупа была, то ли действительно не понимала.

— Я — гентбарец-носвири, — объяснял Кимсирь, осторожно убирая тонкие руки Шалилуой с собственной шеи.

— Такой статус? — не понимала она.

— Не совсем. Такая биология. Я не считаюсь мужчиной, Шалилуой.

— А кто же ты тогда? — удивлялась она. — Женщина?