Ну и что полезнее? А страны и народы своих героев не знают, нет…

Где справедливость?

* * *

Пока я философствовала и думала о грядущем, священнослужители уже все приготовили. Впереди шел отец Николай с кропилом, кажется так, за ним дьячок, с какой-то церковной утварью, за ним двое мальчишек тоже что-то несли…

— … отче наш… — донеслось до меня.

Что они там читали, я не прислушивалась. Аришка осеняла себя крестным знамением, я пропускала половину мимо ушей. И то слова казались знакомыми. Явно меня в детстве учили, то есть княжну Марию. Спина словно самопроизвольно подергивалась, да и рука тоже… в те же моменты, что и у Арины. Память тела — великая вещь, кажется, оно знало, когда сгибаться, когда креститься, но если на руках ребенок — надо урезать молитвенное рвение. Я погладила малыша по головке.

Ничего, змееныш.

Ты вырастешь, станешь большим и сильным, обязательно отомстишь за мать…

Все у нас будет хорошо, обещаю.

Дрых он, кстати, без задних лап. Никак на него это место не влияло. Это хорошо, я здесь часто бывать должна, если бы малыш нервничал, нам обоим было бы сложно.

Богослужение медленно удалялось. Кажется, отец Николай прогуливался вокруг лощинки, то ли так полагалось, то ли ему самому любопытно было…

— Все равно стра-ашно, — поежилась Арина. — Понимаю все, но жутковато…

Я потрепала ее по волосам, и девчонка не отстранилась.

— Ничего. Я рядом, не бойся.

— Ты вообще такая… уверенная…

Я махнула рукой.

— Арина, у нас нет другого выбора. И вообще… знаешь разницу между эксцентричностью и хамством?

— Экс… чем?

— Надо вести себя уверенно и спокойно. Тогда любое твое поведение будет воспринято не как хамство, а как твоя личная особенность.

Арина все равно ничего не поняла, но кивнула. Мы принялись наблюдать.