Ланселот даже хвалился, что обратил своих саксонских воинов в христианство. По всему выходило, что его крещение было не показным; во всяком случае, так уверял Галахад, частенько навещавший меня в Линдинисе. Он описывал церковь, которую Сэнсам выстроил в Венте, рассказывал, что там каждый день поет хор и священники совершают христианские таинства. «Так красиво», – говорил Галахад. Я тогда еще не видел безумия христиан в Иске, поэтому не полюбопытствовал, происходит ли подобное в Венте и поощряет ли его брат думнонийских христиан смотреть на себя как на избавителя.

– Изменило ли христианство твоего брата? – спросила Кайнвин.

Галахад смотрел, как мелькают ее пальцы, вытягивая и ссучивая кудель.

– Нет, – признал он. – Ланселот считает, что можно помолиться с утра и весь день вести себя как вздумается. Увы, многие христиане такие же.

– И как же он себя ведет? – спросила Кайнвин.

– Дурно.

– Хочешь, я выйду из комнаты, чтобы ты мог, не стесняясь, все рассказать Дерфелю? – вкрадчиво спросила она. – А он мне все перескажет, когда мы уйдем спать.

Галахад рассмеялся.

– Ланселоту скучно, госпожа, и он ищет способы развеять скуку. Охотится.

– Мы с Дерфелем тоже охотимся. Тут нет ничего дурного.

– Он охотится на девушек, – грустно сказал Галахад. – Не то чтобы он их принуждал, но особого выбора у них тоже нет. Некоторым даже нравится роль королевских любовниц.

– Большинство королей так поступает, – сухо заметила Кайнвин. – И это все, чем он занимается?

– Он проводит часы с этими двумя гнусными друидами, – сказал Галахад, – и никто не понимает, что общего может быть у христианского короля с идолослужителями. Ланселот говорит – просто дружба. Еще он покровительствует поэтам, собирает зеркала и ездит к Гвиневере в Морской дворец.

– Зачем? – спросил я.

– Уверяет, что для бесед. – Галахад пожал плечами. – Вроде бы они разговаривают о вере. Точнее, спорят. Гвиневера с головой ушла в религию.

– В служение Изиде, – неодобрительно уточнила Кайнвин. Мы все слышали, что за годы, прошедшие с клятвы Круглого стола, Гвиневера превратила Морской дворец в одно огромное святилище Изиды, а своих прислужниц, отобранных за изящество и красоту, – в жриц великой богини.

Галахад перекрестился, чтобы отвратить от себя языческое зло.

– Гвиневера верит, что великая богиня обладает огромной силой и может вмешиваться в людские дела. Вряд ли Артуру это по душе.

– Ему это страшно надоело, – сказала Кайнвин, допрядая остатки кудели и сматывая нитку на веретено. – Бедняга только и жалуется, что Гвиневера не желает говорить ни о чем, кроме религии.