— Это какой-то мужик, которого я знать не знаю. Да хоть кто он мне будь по крови, плевать. Я не обязан тянуться всем сердцем к людям, которых даже не помню. А ты — помалкивай. Не лезьте в мою жизнь, даже с хорошими помыслами. Мне никого не надо. Уяснила?

— Да… Илья, подожди. — Остановившись ненадолго, вытащила последний конверт. — У тебя есть карандаш или ручка?

— Каринкины письма счастья? Сейчас…

Он зашарил по карманам, вытащил ручку-брелок.

— Если не засохла.

Я написала свой адрес выше уже написанного.

— Если вдруг…

— Я знаю, как это работает.

— Захочешь — напишешь ей, а будет нужно — мне.

Перевалило за десять вечера — на улице были густые сумерки и редкие фонари слишком далеко, чтобы освещать дорогу. Нужная арка в этот раз открывалась именно в том доме — в «великой стене» через которую я впервые прошла во Дворы. Недалеко был и дом тети. Мы двигались осторожно. Илья, оглядывался и прислушивался. Почему он вел себя так, будто все трущобы, каждый квартал и улица заполнены притаившимися колодезными? Не тысячи же их, чтобы приставить к каждому дому?

Мы шли вместе, но так различались по видению старого Сиверска. Его трущобы — опасны, черны. Мои — безлюдны и спокойны. Он будто бы трусил, а меня непробиваемо держала уверенность, что бояться нечего и некого.

Я уже открыла рот, чтобы сказать — мы таким темпом никуда не успеем, но он внезапно обернулся, развернул сильным жестом меня, цикнул сквозь зубы:

— Тихо!

И пихнул ногой со всей силы в сторону, толкнув подошвой по заднице, так что я охнула и оказалась в двух метрах, в траве, на четвереньках. И тут же легла на пузо, потому что спустя секунду услышала громкий голос Ильи, заглушающего мою возню.

— Далеко занесло!

— Ты что ли, Илеас? Привет, гонец. Как жизнь?

— Кантуюсь. Чего тут забыли?

— Адресок патрулируем. В полночь свалим.

— Блин, ну и жесть вам с этими поисками. Хорошо, хоть нас так не напрягают…

— А ты бди. Счастливый случай любит внимательных.