– О Элберет, – только и смог прошептать Нарендил. Этот удар был сильней предыдущего.

Здесь начались тяжелые дни для обоих. Беглецы остановились и посмотрели друг на друга. Эльф увидел орку, орка – эльфа, и пророчества Тингрила стали сбываться. Трудно выбрать имя для тех дней – тоска, отчаяние, одиночество и страх одиночества, предчувствие гибели… Отпустив тетиву и услышав, как хрустит валежник под падающей ланью, Нарендил искал рог у пояса – и вспоминал, что охотится один, и не будет веселого пути домой, с добычей за плечами, и никто не ждет его, кроме маленькой неразумной орки. Нет для изгоя ничего страшней, чем первые дни изгнанничества. Нарендил видел сны: Сумеречье, дом, друзья, охота принцев, песенные турниры, путешествие на ладьях к Эсгароту… Порой он во сне забывал о яви; но чаще вздыхал, метался, бредил на родном наречии, и взгляд Хаштах прерывал его сон – пристальный, ничего не выражающий взгляд дикого зверя.

Нарендил понял, что слышит плач по себе самому. Ни слова в песне не было о нем, но это он скакал на горячем коне во весь опор, а тот, кто тихо стоял и глядел ему вслед, безоружный, одинокий, обреченный, тоже был он сам, Нарендил, Нариндол Рыжий, эльф Сумеречья. Ты потеряешь свою сущность, говорил он себе. Ты утратишь имя, ибо некому будет окликнуть тебя. Ты не увидишь более ни матери, ни родного дома. Ты перестанешь быть Эльфом, забудешь и речь, и музыку, из памяти твоей уйдет жизнь и она обратится в пыльную книгу. Ты ничего не получишь взамен, и ты вечно будешь скитаться, лишенный облика, подобный тени, что ищет дорогу в Мандос… Он и сам уже готов был плакать по себе, как по ушедшему другу. Рушился мир, который носит в своей груди каждый из обитателей Арды. Сгинул навеки тот, кто пел о Дагор-нуин-Гилиат и об оружии нолдор. Нет больше того, кто за час до рассвета, в молочном тумане срезал кинжалом синие ирисы у запруды Эйфель Даэн. Нет того, к кому прилетал зимородок. Нет того, кто после первой битвы в Бурых Землях сложил боевую песню на Всеобщем языке, а наутро услышал, как ее распевает бородатый копейщик из войска Эсгарота… Больно было вспоминать все это, но вдруг он узнал, что расставание не произошло наяву. Плакать не о чем – это только песня. Стоит ей закончиться, и призрачный Нарендил, подобный тени Мандоса, исчезнет без следа… И тут он снова увидел, как поблескивают мокрые стены в темной пещерке. Хаштах по-прежнему сидела прислонившись к камню и запрокинув голову. Он заглянул ей в лицо и понял, что она мертва.

– Да, – сказала Хаштах и нежно провела пальцем по золотой сетке. – Я сперва думала ее обменять на хлеб или мясо, а потом пожалела. Даже нарочно цепочку завязала, чтобы не снималась.