– Ты еще лучше, чем плащ, – сказал он. – Я непременно вернусь.

– Кто снимет чары с нее? – как в бреду произнес Нарендил. – Она говорит, что это я зачаровал ее. Я должен вернуться к ней.

– Я не могу приказать тебе остаться, Нариндол, – голос предводителя был молодым – ни усталости, ни скорби не звучало в нем, а только неистовый гнев. – Зато я могу не дать тебе уйти. Нет, кинжал не послужит против моего клинка. Если ты уйдешь с дочерью Проклятых, она тебя погубит. Здесь и сейчас – клянись, что оставишь свой замысел, или я убью тебя.

Она тут же разняла руки и села рядом, завернувшись в плащ. Глаза ярко горели на напряженном лице.

Одежда рослого эльфа была, конечно, велика для Хаштах. Нарендил проколол кинжалом новую дырку в поясном ремне, а орка сама ловко подвернула рукава куртки и штанины. Носить чужое ей было не впервой, а красота и благородство осанки, похоже, мало ее заботили. Сложнее было другое: многие лиги им предстояло проделать верхом, Рамион же был боевой конь, и он хорошо знал, кто такие орки. Как ни успокаивал его Нарендил, он дрожал и всхрапывал, едва Хаштах подходила ближе, чем на пять шагов. По всему было видно, что нелегко будет убедить его нести такую всадницу.

Припасы в мешке кончились на шестой день. К тому времени путники уже достигли Эрегиона. Мглистые горы отдалились, подернулись дымкой, и только их длинные тени, как продолжение ночи, перед восходом тянулись над землей – в самый холодный час, пока солнце не сверкнет из-за вершин. Впрочем, в землях Эрегиона было много теплее, чем в горах. Падубы простирали ветви над лощинами, серые камни скрыла тонкая высокая трава. Стали слышны птичьи голоса, а в кустарнике, что карабкался на склоны, начали попадаться звериные тропы. Но ни эльф, ни гном не прокладывали здесь дорог с незапамятных времен. Только звери и птицы, едва смерклось Багровое Око, вернулись в доселе пустынный край. Теперь здесь вновь была неплохая охота, а в рощах хватало грибов и ягод.

– Ты крепко спала. Жара не было.

Удивление перешло в оскорбленную гордость:

– Сейчас покажу. Только ты-то не бей меня. – Нарендил осторожно коснулся губами лба и кончика носа Хаштах. Она, удивленно моргая, потрогала нос указательным пальцем, а потом зажмурилась, и для верности еще ладонями закрылась. Нарендил попытался мягко отвести ее руки, и тогда она лбом уткнулась ему в плечо и так замерла. От волос ее пахло костром, а дыхание было теплым, как у зверя или у больного.

Это было исполнено. Воины отряда разошлись, вернее, ушли все вместе, обсуждая небывалый случай. Тингрил подбросил сушняку в костер, поправил уголья и указал Нарендилу место рядом с собой. Тот повиновался. Бой обещал быть жестоким – слишком спокоен был Тингрил.