— Понятия не имею, — отрезал он и осмотрелся повнимательнее.

Открывшийся пейзаж вгонял в тоску: в воздухе висел густой туман и затхло-гнилостный запах, кое-где виднелись заросли камышей и каких-то голых кустарников. Небо казалось невысоким и тусклым — то ли день, то ли вечер, нет ни яркого света, ни облаков. И повсюду, куда хватало взгляда, расстилалась топь — густая, мрачная и местами неприятно булькающая.

— И как же мы планируем отсюда выбираться? — осведомился Кнеша, приподнявшись на носках: сухой участок был совсем крошечным.

— По кочкам, — ответил Мей и сразу осознал, как глупо это прозвучало. Неизвестно, возможно ли вообще добраться до ближайшей кочки, не увязнув. Однако возразить Кнеше определённо было нечего, и он только фыркнул.

Шёл четвёртый год их совместных странствий, и за это время Мей понял, пожалуй, всего одну вещь: привыкнуть можно ко всему, даже к самому ужасному и безумному. И он привык к обществу Кнеши. И даже не только к обществу — его постоянное присутствие было в целом переносимо, хоть и выводило из себя, — но и, что куда страшнее, к их пугающей, парадоксальной связи, порождённой Узами Альвеох. Связь эта прорастала в тело и душу, пускала в них корни, и Кнеша, натура себялюбивая и капризная, часто и легко этим пользовался. Он просто не мог быть другом — не именно Мею, а вообще кому-либо. Поэтому несмотря на то, что их всюду принимали за друзей, они оставались врагами — такими же несовместимыми, как день и ночь, и такими же обречёнными на единство. По крайней мере, Мей был убеждён в этом.

Они брели из мира в мир, следуя за Даром Мея. Он и к этому привык, хотя на первых порах боялся в самом прямом смысле сойти с ума, утратить себя в таком потоке впечатлений. К сожалению, Кнеша стал одной из соломинок, за которые он цеплялся, чтобы избежать этого. Менялись места, языки и обычаи; видения приводили то к одному порталу, то к другому, заставляя Мея вмешиваться в ход событий, менять будущее или, наоборот, ускорять его наступление, или определять выбор одной из нескольких вероятностей. Гэрхо прочно вбил ему в голову свои уроки, и Мей иногда с улыбкой вспоминал пример о коте, который может остановить катящийся к краю свиток, выпрыгнув из-под стола. Он сам был кем-то вроде такого кота.

Однако большинство ситуаций, в которых они оказывались, к смеху не располагали. Мею довелось уже помирить два враждующих клана человекоподобных существ (у одних были козлиные ноги, у других — нечто напоминающее короткие хвосты); с помощью плотин поменять русло реки, от глотка из которой голову кружил хмель; и даже своими руками убить грифона (огромное, величественное, но опасное существо, полульва-полуорла, Мей раньше только читал о таких; Кнеша тогда чуть не испортил всё дело, обратившись к тёмному волшебству, которым владел виртуозно). Они побывали в мире, где небо было изумрудным, как летняя трава, и в мире, где стояла вечная зима; в мире, где часть существ по собственному усмотрению меняла пол, и в мире, где единственной и общепризнанной ценностью наподобие золота была отливавшая синевой шелковистая шерсть горных быков. Их последним пристанищем — на довольно долгое время — стал большой и старый мир, настолько старый, что железо там совсем заменило дерево, а наука — магию. Мей полюбил теряться в огнях его городов-лабиринтов ночами, стремясь быть подальше от Кнеши, и смотреть на одиноких, несчастных, натужно смеющихся людей, и слушать их истории. Нигде и никогда больше он не встречал таких необъяснимых сочетаний красоты и безобразия, как там. Хаос резвился в том мире так отчаянно, будто собирался построить там ещё одну свою Цитадель.