— Ну уж нет, — пробормотал Мей... Ерлиенн прав — он должен и будет жить; не для того он шёл сюда, чтобы так глупо погибнуть. Дар обязывает его сражаться за жизнь — свою и чужую, ибо ему дано
Он лишь теперь понял, насколько не случайна эта встреча с Богиней, с её нелепым и страшным культом. Не менее не случайна, чем с Близнецами, Анной и Кнешей... Дар лучше знал, что ему нужно; Дар снова и снова приводил его на край пропасти, чтобы прорицатель научился ценить красоту Жизни, её боль и всепоглощающий свет, разлившийся по множеству миров...
Мей поднял меч Бдящего Бога — и перерубил ближайший отросток.
В короткий удар он вложил всю силу, на которую был способен, — не только рук, но и мысли, и Дара. Он рубил не просто паутину Доминика — он рубил темноту и злобу, ошибки и отчаяние, страдания и грехи. Он рубил свои сомнения и вину неизвестно за что, которая преследовала его с того самого дня, как он узнал о своём Даре, и которую он тщетно пытался искупить, принося пользу людям и не-людям без надежды на благодарность. Рубил тоску по семье и бездомность, и шум чужих Городов, и тоскливую память об отце и Анне, и зеркала Отражений, и величие замка Ниис, и придворные интриги Рагнарата, и бессмысленную смерть чудаковатого профессора Пиарта. Он рубил снова и снова, потому что не все ветки поддались сразу; рубил с остервенением, будто был для этого рождён, рубил, как немой, которому вернули голос. В ушах у него стоял рокочущий смех Ерлиенна и шорох его крыльев; он говорил о полёте и свободе, о выборе, о жизни, полной счастья и смысла — желанной, чудесной, цветущей где-то вдали. И под стуком ударов Мея сотрясалась золотая паутина, а где-то на просторах Мироздания зверь сбрасывал шкуру, становясь человеком, и кентавры хмурились, наблюдая за звёздами, и дриада покидала своё дерево, чтобы плясать при луне. Падали и восставали из праха королевства, возводились и рушились города — а мужчина шёл охотиться и пахать землю, а женщина прижимала к груди заплаканного младенца... И Мей-прорицатель, находясь под толщей воды, знал, что там, наверху, кончилась битва и Льёреми засияла иначе — ибо пробуждение Богини больше не грозило ей. И вздохнул, уверенный, что поступил правильно.
ГЛАВА XVII
ГЛАВА XVII
Белка пришёл в себя в длинной комнате с узкими окнами и высоким потолком — она напоминала общую спальню в Яргли, но была значительно уютнее и чище. С десяток кроватей стояли ровным рядом, укрытые (Белка впервые видел такое неслыханное богатство) белыми пологами. Наверное, приближалось утро, потому что комнату наполнял мягкий туманный свет — такой бывает на границе ночи с восходом.