— Как вам будет угодно. — Илсе бесшумно прикрыла за собой дверь, и в спальне снова воцарилась тишина.

Правда, вскоре её нарушил очередной стук в дверь, и на пороге показалась Одель с подносом в руках.

— Можно к тебе?

Я неопределённо пожала плечами, не горя желанием с ней общаться, но и выпроваживать за дверь тоже не стала.

— Подумала, компания тебе не помешает. Да и мне, если честно, тоже надо бы отвлечься. — Одель прошла в комнату, поставила на столик передо мной поднос с чашками и вазочкой с печеньем и устроилась в соседнем кресле. — Винсенсия сразу после обеда как ни в чём не бывало улеглась спать, Паулине всё ещё плохо, а Марлен, как обычно, не расположена болтать. Она мне даже не стала открывать. — Девушка обиженно поджала пухлые губки и, пробормотав что-то насчёт того, что немного сладкого нам сейчас однозначно пойдёт на пользу, потянулась за печеньем, сделанным в форме сердечка.

С трудом оторвав взгляд от окна, за котором в серых сумерках суетились снежинки, я без особого энтузиазма взяла печенюшку.

— Я попросила заварить нам что-нибудь успокаивающее, потому что вся уже испереживалась. Жду, жду, а он всё не возвращается.

— То же самое. — Я грустно усмехнулась и сделала пару глотков.

Печенье было ещё тёплым, а чай ароматным, с капелькой мёда — всё, как мне нравится. Жаль, насладиться угощениями у меня так и не получилось, да и разговор с Одель не сложился. Она всё что-то говорила, а я слушала её вполуха, не способная сосредоточиться на голосе наины и уж тем более вникнуть в смысл её слов.

— Вижу, и ты тоже сегодня не расположена к общению. — Отправив в рот последний кусочек печенья, Одель тяжело вздохнула, допила чай и поднялась. — Ну что ж, пойду и я, наверное, немного вздремну. Или хотя бы попытаюсь. Вдруг, когда проснусь, Мэдок уже вернётся и расскажет нам, как так вышло, что ему приказали пройти через очистительное пламя.

Но вернулся хальдаг не в том состоянии, чтобы что-то там рассказывать. От обычно твёрдой походки Стального не осталось и следа, да и сам Мэдок сейчас больше напоминал тень самого себя.

Наины было бросились к нему во главе с заметно пободревшей Паулиной, но герцог остановил их усталым жестом и бросил дворецкому таким голосом, что у меня болезненно сжалось сердце:

— Не трогать меня и никого ко мне не впускать до самого утра.

Невесты тут же застыли как вкопанные, а я и не пыталась к нему приблизиться. Понимала, что он сейчас едва в состоянии ворочать языком, не то что отвечать на наши вопросы. Придётся мучиться до самого утра и гадать, был ли с ним в храме Доун.