— Называли в Храме Тринадцати, — нахмурился молодой человек. — В святилище Рорх?
— Именно.
— Вы молились за их перерождение?
— За каждого, — кивнул Бенедикт. — И, предупреждая твой следующий вопрос, нет, я не суеверен и не считаю, что этой молитвой отдавал за солдат Кровавой Сотни часть собственной души. А если и так… — старший жрец Кардении пожал плечами, — значит, так тому и быть. Мне все равно.
Киллиан тяжело вздохнул.
— Наверное, это непросто, — пробормотал он. — Помнить их всех…
— Такие вещи отпечатываются в памяти, — кивнул Бенедикт. — Разве ты сможешь теперь забыть когда-нибудь Ганса Меррокеля?
Харт опустил взгляд.
— Вряд ли, — тихо отозвался он.
— Это наша работа, Киллиан. Ты должен понимать, на что идешь, когда берешься за нее. Память о каждой казни — неотъемлемая часть нашего дела. Поэтому я так стараюсь научить тебя отвлекаться от твоих кошмаров. Иначе можно сойти с ума.
Колер выждал, пока ученик посмотрит на него, и внимательно заглянул ему в глаза.
— Как тебе кажется, Киллиан, ты справишься с этим? С тем, чтобы научиться выведывать информацию у существ, которых крайне тяжело сломать. С тем, чтобы отправлять на костер людей, которые отдали свои души этим демонам, или людей, которые сделали это против воли. С тем, чтобы помнить каждое имя. Справишься? Не думаю, что тебе приходилось задумываться об этом в Олсаде.
Харт нахмурился. Несколько секунд он молчал, затем качнул головой.
— Хотел бы я с уверенностью ответить положительно, Бенедикт, но не могу. Я не знаю.
Вопреки ожиданиям молодого человека, на лице Колера растянулась улыбка.
— Хорошо, — кивнул старший жрец. — Если бы ты однозначно ответил положительно, я решил бы, что ты не готов или не понимаешь до конца сути этой работы. Но ты понимаешь. И поэтому сомневаешься.
— Жрец Леон говорил, что в нашем деле нет места сомнению.
Бенедикт хмыкнул.
— И после этого фанатиком называют