В это, глядя на него, легко верилось.

Недостаток опыта и авторитета Терош Хадем на первых порах пытался возместить все той же горячностью. В Медвежьем Спокоище Господа чтили, но чтили равно и лесовика с болотником, и поговаривали, что «справный нож верней молитвы», ибо одной милостию Господней сыт не будешь. Поговорка эта очень не нравилась преподобному Терошу, однако склонить паству на свою сторону он никак не мог. Учение его от проповедей покойных предшественников отличалось размахом и запутанностью; если преподобный Аверим учил, что запрещено Господом убивать, красть и лгать, особливо — княжескому суду или отцу с матерью, то Терош называл запретов куда больше и требовал каяться пред Господом в их нарушении, что у многих вызывало недоумение:

— Коли Господь наш, Великий Судия, всеведущ, — то к чему ему поклоны покаянные, раз без того он все в душах наших разумеет?

— Ежели Господь душегубствовать и красть не велит, и Вераз-гром и Марта-лесовица тож, то отчего ж им уважение оказать грешно?

— Учишь ты, отец: мрак безликий, зло безродное — в самое нутро корни пускают, душу червями точат. И у нас так сказывают, да только разве выведешь их, червей, одними молитвами? Тут надобно трижды через воду пройти, через огонь, всю скверну с тела золой рассветной соскресть, пост соблюсти, — тогда лишь и выйдут они, поганые!

Такими вопросами и рассуждениями донимали преподобного Тероша въедливые волковцы и орыжцы. На каждый вопрос он сперва без труда находил что ответить, но ответы его только преумножали кривотолки.

Деян не раз видел, как преподобный Терош подолгу, пытаясь выспросить у Господа подсказку, молился в святилище у амблигона — святого знака, сколоченного из сложенных треугольником крашеных досок. Другой небольшой амблигон — короткий кинжал с треугольной рукоятью — он носил на шее на железной цепи, поверх серой рясы: это было едва ли не единственное, что очевидным образом объединяло молодого священника с предшественниками… Господь безмолвствовал, а вопросы множились. Тогда Терош Хадем взялся за перо; но Зареченской епархии до Медвежьего Спокоища интересу было мало, или же торговцы не передавали письма, — так или иначе, на все просьбы преподобного прислать ему подмогу для борьбы с укоренившейся в глуши «темнотой греховной» епархия тоже отвечала молчанием.

Устав ждать, Терош Хадем задумал зайти с другого конца и «разжечь знание мирское и духовное» у себя под боком, однако намерение обучить волковских детей грамоте понимания не встретило. «Да на кой оно надо — заместо работы мальцам сиднями сидеть, как курям каким! Эдак и умишко куриный будет!» — подвел под первым и последним уроком черту волковский кузнец, а оставшись с молодым священником с глазу на глаз, выразился и того круче. Только старики поворчали промеж собой, что в иные времена учеба делом зряшным не считалась, и прежде хоть имя свое каждый мужчина в Спокоище мог накорябать; поворчали — да сошлись на том, что времена те давно прошли, а по нынешним прока от письма да чтения нет.