— Она вас, что, живьем жрала? — Люцию передернуло.

— Не знаю. Когда меня к ней притащили, она и не думала нападать.Заметила, что я не пытаюсь ее убить, и успокоилась, — кот пожал плечами. — Хотя я был готов, что она меня разорвет в клочья, она может.

Люция пихнула Еве под руку миску с мясом и овощами, отвлекая от латания ран. Хотя Ева уже и забыла, что должна была лечить кошку, и только сидела с полуоткрытым ртом и таращилась на Хайме.

— На самом деле, было не так уж плохо. Голодно, но терпимо.

— А потом пришла я, — заключила бескрылая, вытирая с губ сок.

— Именно.

— Ты, наверное, ненавидишь меня за это, — протянула она, облизнув пальцы. — Я ущемила твое мужское самолюбие, угробила возлюбленную и вынудила стать снова человеком, — она избегала его взгляда, ей было слишком неловко. Да,он чертовски раздражал, но имел всякое право.

— Напротив. Ты теперь не дашь мне сбежать от кошки, не дашь мне притворяться зверем, когда она очнется, не позволишь мне струсить, — и он грустно улыбнулся, крепко сжав едва теплую кошкину ладонь с блестящим черным кольцом, болтавшимся на пальце. — Она — единственное, что мне по-настоящему дорого. Потому мне и страшно. Ничего не боюсь, кроме как тяжелого взгляда ее лиловых глаз. Ей есть, за что меня ненавидеть. И я боюсь, что она не простит меня. Никогда не простит.

#35. Нет ничего пагубнее женщины

#35. Нет ничего пагубнее женщины

Прошел почти месяц со смерти Инпу, но кошка так и не проснулась. Ева говорила, что та идет на поправку, но Люция не верила. Молчаливо переворачивала кошку, дабы избежать пролежней, ухаживала за телом и поила молозивом или, если не так повезет — молоком, что приносил Хайме. Больше никто ничего от нее и не требовал. Хайме, постарев прямо на глазах, только и делал, что охотился и метался по деревням в поисках питья для кошки, еды к мясу и соли. Практически все запасы лекарства от лепры подходили к концу. С такой дозировкой его оставалось еще на месяц, если пить вдвоем с Евой. Коту-то было все равно, ни миллиметр его гибкого тела не съедала болезнь. Ева стирала вещи и готовила на троих, ее увлекла идея супов, каш и даже каких-то отваров. И все всегда молчали. Это сводило с ума, но даже изменить ничего не представлялось возможным.

По утрам были перевязки и завтрак, после которого они снова отправлялись в путь. На новом месте Хайме охотился, а Ева находила себе тихое занятие. Паучонок больше не прыгала, напевая песенки, и не пыталась говорить. Даже перестала плести паутину и смотреть в будущее. Она ждала, что все изменится, но окружающий мир раскачивался на острие иглы, томительно приближая их к тому, что не поддавалось Евиному пониманию.