Давным-давно он сам хотел стать священником, однако фермерские гены взяли верх, притянув его к земле.

Как-то раз, августовской ночью, во время палаточной проповеди, он наблюдал, как его отец в экстазе катался по опилкам, а люди вокруг странными голосами кричали «аллилуйя!»; на всю жизнь в память Джона врезался образ долговязого рыжего мужчины с отсутствующим взглядом на искаженном лице и вздувшимися на шее венами. Джон боялся вечерних сумерек, когда, как говорил отец, Божий Глаз, словно горящее солнце, рыщет по миру в поисках грешников, которые должны умереть этой ночью. Всем ясно, что Жизнь — это божий дар, а Смерть — вмешательство Сатаны в совершенный мир, созданный Господом. Когда человек умирает духовно, за этим неминуемо следует смерть физическая, и бездна Ада раскрывается, чтобы принять грешную душу.

Отец был хорошим семьянином, но с глазу на глаз говорил Джону, что все женщины, начиная с Евы, коварные и лживые создания, за исключением его матери, лучшей из женщин, когда-либо созданных Господом, и что он должен все время остерегаться их. Женщины поклоняются странным предметам, любят деньги и наряды и раз в месяц кровоточат, чтобы искупить Первородный Грех.

Но когда в двадцать лет на танцплощадке Джон Крикмор разглядывал шеренгу местных девушек, ожидающих приглашения к танцу, его сердцу как будто приделали крылья. Он заметил смуглую девушку, одетую в белое платье; в ее длинные рыжевато-коричневые волосы были вплетены белые цветы. Их глаза на мгновение встретились, а затем она отвернулась и вздрогнула, как игривый жеребенок. Джон смотрел, как она танцует с каким-то парнем, чьи башмаки ступают по ее ногам, как лошадиные копыта, но она только улыбалась и приподнимала подол платья, чтобы оно не запачкалось. Запах канифоли, распространявшийся от смычков скрипачей, смешивался с запахом табака, а от топанья ног танцующих с чердака сарая, словно конфетти, сыпалось сложенное там для просушки сено. Когда смуглая девушка и ее партнер оказались довольно близко от Джона Крикмора, он вклинился между ними, подхватил девушку и быстро повел ее в танце так, что мистеру Большое Лошадиное Копыто осталось только взмахнуть руками, чертыхнуться и пнуть ногой клок сена, поскольку соперник по комплекции превосходил его раза в два. Девушка робко улыбнулась, но в ее карих глазах вспыхнули золотые искорки, и когда танец закончился, Джон спросил, не могли бы они встретиться как-нибудь вечером.

Поначалу он ничего не знал о Ребекке Фейрмаунтейн, матери Рамоны. А позже отметал все рассказы о ней как глупые слухи. Он не послушался советов отца и женился на Рамоне, а потом стало слишком поздно, и Джон попеременно обращался то к луне, то к Библии. Конечно, его предупреждали. Даже Рамона несколько раз пыталась поговорить с ним, но он ничего не желал слушать. Джон цеплялся за Библию, за память об отце, который говорил, что порядочный мужчина никогда не уйдет от женщины и от Бога. И жизнь пошла своим чередом. С тех пор случилось два благословенных события: во-первых, родился Билли, а во-вторых Ребекка Фейрмаунтейн, оставшаяся после смерти мужа совсем одна, переехала в дом аж за пятьдесят миль от Готорна, поскольку тамошняя земля была богата глиной, необходимой ей для гончарных работ.