— Да, — ответила она. — Я... я думаю, да. Очень.

— Я скоро поправлюсь. Это не займет много времени. — Сердце Билли забилось чаще. — Я также хочу узнать то, что важно для тебя. Ты покажешь мне когда-нибудь Ламезу?

Бонни улыбнулась и нашла его руку под простыней.

— Как ты думаешь, может девушка-ковбой поладить с индейцем? — спросил Билли.

— Да. Я думаю, они прекрасно поладят.

Ведущий телепередачи «Дом на холме призраков» громко закричал, и Бонни вздрогнула, но потом рассмеялась. Звук ее смеха согревал Билли так, будто он стоял у растопленного камина. Он тоже засмеялся. Бонни наклонилась к нему со своими странными светящимися глазами, и их губы соприкоснулись. Девушка отпрянула, но Билли обхватил руками ее голову и притянул к себе. На этот раз их поцелуй был более продолжительным и глубоким.

— Я лучше пойду, — сказала наконец Бонни. — Доктор Хиллберн просила меня вернуться до темноты.

— Хорошо. Но ты придешь завтра?

— Как только освобожусь.

— Передай привет всем остальным, ладно? И спасибо, что пришла навестить меня. Огромное спасибо.

— Отдыхай. — Бонни осторожно поцеловала его в лоб. У дверей она остановилась, чтобы сказать: — Я очень хочу поехать вместе с тобой в Готорн, Билли. Очень-очень.

Девушка вышла, а Билли продолжал улыбаться, не веря, что все складывается так удачно.

«Она мертва, она мертва. Пришел ковбой и отстриг ей голову. Я буду ждать тебя».

Когда в половине шестого дежурная сестра принесла обед, Билли спросил ее насчет пианино. Сестра сказала, что пианино есть на четвертом этаже, в часовне, однако ему нужно лежать и отдыхать. Это приказ доктора.

После ее ухода Билли поковырялся в тарелке, полистал «Трибьюн», а затем быстро надел халат, выданный ему в госпитале, и выскользнул в коридор. Он не заметил крепкого санитара-мексиканца, моющего полы рядом с его палатой. Санитар отложил швабру и достал из кармана передатчик.

На четвертом этаже Билли нашел часовню. У алтаря с большим медным крестом стояло старенькое пианино. Стены были покрыты тяжелыми красными драпировками, которые поглощали звук, однако юноша на всякий случай закрыл обе створки двери. Потом сел за пианино и поприветствовал его, словно старого друга.

Полилась тихая песня боли, сотворенная эмоциями духов в отеле «Алькотт». Поначалу это была диссонирующая мелодия, в которой высокие ноты звучали как кричащие голоса. Постепенно, по мере игры, тревога и боль покинули Билли, и музыка стала более гармоничной. Он закончил только тогда, когда почувствовал себя полностью очищенным и обновленным. Как долго он играл, Билли не помнил.