Ящерицы разбегались между испекшимся на солнце камнями. Вдали, в сиянии полуденного мексиканского солнца, мерцали острые очертания гор. Когда Найлз вышел из кондиционированного помещения в бетонном бункере Крипсина, он сразу же нацепил солнцезащитные очки, чтобы не ослепнуть в этом белом раскаленном мире.

Найлз, в безупречном костюме цвета хаки, прошел мимо полицейского «линкольн-континенталь» Томаса Альвардо к цементному гаражу, где стояли несколько электрических каров. Под ярко раскрашенным навесом Уэйн Фальконер посылал мячи для гольфа в пустыню, где кактусы и пальметты образовывали нечто вроде ограды из колючей проволоки. Уэйн никак не мог найти себе занятие, пока Крипсин вел деловой разговор с Альвардо, мексиканским представителем «Тен-Хае».

Уэйн ударил по мячу и прикрыл глаза ладонью, наблюдая, как тот прыгает по каменистой равнине. Мяч остановился в двадцати ярдах от наблюдательной вышки, где скучающий мексиканский охранник мечтал о холодной «Маргарите».

— Хороший удар, — заметил Найлз.

Уэйн уставился на него тупыми от избытка валиума глазами. Движения юноши были замедленными и тяжелыми. После происшествия в бассейне несколько дней назад ему стали уделять гораздо больше внимания. А он при каждом удобном случае подхалимничал перед мистером Крипсином, и у Найлза на этой почве началась головная боль. Лицо Уэйна распухло от солнечных ожогов.

— Я почти что расправился с этим ведром мячей, — нетвердым голосом сказал он Найлзу.

— Возьми еще одно...

— Мистер Крипсин говорит, что моя церковь будет самой большой в мире.

— Это прекрасно, — ответил Найлз, стараясь быстрее пройти мимо.

— Вы собираетесь пойти туда? — Уэйн ткнул клюшкой для гольфа в сторону маленького бетонного строения примерно в миле от основного здания. — Я видел, как утром Люсинда носила туда еду. Я видел, как она возвратилась. Кто там, мистер Найлз?

Мужчина не обратил на его вопрос никакого внимания. В следующий момент раздалось шипение разрезающей воздух клюшки, и мяч для гольфа, срикошетив от стенки гаража, пролетел в опасной близости от головы Найлза. Он напрягся и повернулся к Уэйну.

Юноша улыбался, но улыбка была натянутой, и Найлз почувствовал, что ему объявлена война: в последние несколько дней Уэйн начал ревновать его к Крипсину.

— Вы надеялись одурачить меня? — спросил Уэйн. — Вы думали, что я ничего не узнаю?

— Никто не пытался тебя одурачить.

— О да, конечно. Я знаю, кто там. Я знаю это давно!

— Кто, Уэйн?

— Генри Брэгг. — Улыбка Уэйна стала еще шире. — Он отдыхает, да? И поэтому мне не разрешается ходить туда.