– Горим! – закричала я.

Нужно было срочно принести воды. Неменек был близко, но все равно, что за тридевять земель. Пока мы будем таскать ведра, все сгорит! И даже дождь кончился.

– Детей, детей спасайте! Вещи! Господи, что с вещами-то делать… Кошки! И Лив во дворе привязан! И мой курятник, мой огород…

Служанка бросилась спасать кур и Лива, слуга кинулся наверх – собирать вещи.

– Куда ты, дурак, – закричал отец, – чердак уже горит! Не глупи!

– Мое жалованье там! – хрипло отозвался слуга. – Все деньги…

– Джон, выноси детей! – распоряжалась Эвелина. – Я за вещами… Спасайте, все спасайте, пока можете! Настасья! Не стой столбом!

Отец побежал в свою комнату, я бросилась к себе, вытащила чемодан и принялась лихорадочно закидывать в него вещи. Ружка вертелась вокруг, но не мешала. Деньги, документы, книги, одежда, немногие предметы, которыми я успела обзавестись – например, зеркальце, купленное в местной лавке… Сообразив, я стащила с постели белье и тоже затолкала его в чемодан. В носу уже начало щипать от дыма.

– Ружка! За мной!

Мы с отцом столкнулись у выхода, кошки Эвелины бежали за нами. Я распахнула дверь, и мы все вместе протиснулись наружу.

Крыша уже полыхала. Дети рыдали в голос, собравшись вокруг Серафима. По двору метались куры, которых служанка выпустила из курятника.

– Ты все взял? – спросила я. – Ничего не забыл?

Отец поставил на землю свои два чемодана – те самые, с которыми он приехал сюда – и горько усмехнулся.

– Можешь быть спокойна, Настя. Я ничего не забыл.

Я поискала взглядом слугу, но он стоял в стороне, прижимая к груди узелок с вещами, словно окаменел. Одна прядь волос у него немного обгорела. Служанка бегала по двору, пытаясь собрать кур, и с ужасом косилась на пылающий дом.

– А где Эвелина? – спросила я.

Джон Иванович обернулся ко мне.

– Она в доме. Не хочет оставить там ни одной вещи.

– Да она же сгорит там!

Бросив чемодан, я побежала обратно в дом, но половицы возле двери уже полыхали, и я не рискнула входить.