– Нелегко, должно быть, когда вот так решается твоя судьба? – спросил Платон Ивлев, глядя на Егора сверху вниз.

– До лампочки! – огрызнулся Киреев. – Ты мне вот что лучше скажи, дед Платон – где и как научился тому, что сейчас сделал? Черным магам такое не по масти.

– Я жил на свете сто с лишним лет, – улыбнувшись, промолвил чернокнижник. – А после – еще чуть больше века блуждал во Тьме. Между небом и землей. Между Адом и Раем. Я, как вода, тек сквозь время, а время текло сквозь меня. И, знаешь, этого времени мне хватило, чтобы очень многому научиться. Я уже давно не Черный, сынок. Но и не Темный. Я – Сущность вне всех стихий.

– Но, несмотря на это, ты порабощен…

Неожиданно колдун стал улыбаться Егору приветливо.

– Это ты верно подметил, – тяжело вздохнув, сказал он. Порабощен, да. Но не сломлен.

– Чего ты медлишь? Убей его! – заорал Ян.

– Нет! – отрезал Ивлев, поворачиваясь лицом к своему «благодетелю». – Я не стану этого делать.

Егор, насколько позволяли путы, приподнял голову и увидел, как от затылка и кистей старика начинают отслаиваться крошечные частицы материи.

– Что?! – Грушницкий застыл, разинув рот. Возвращенный к жизни слуга ослушался. Для колдуна это означало окончательную смерть. Именно страх перед ней был основным фактором, позволявшим Яну держать Платона Ивлева в повиновении. «И как же он мог пойти на это?!».

– Я не собирался убивать тебя, – сказал Ивлев, полуобернувшись к Егору. – Этот бой был нужен мне лишь для того, чтоб как следует развеяться перед тем, как… Перед тем, как развеяться, – усмехнувшись, закончил старик.

В эту секунду Ян осознал свою ошибку. А осознав – рухнул на колени и зарыдал. Фальшивая нота вкралась в сочиненную им сюиту смерти намного раньше, чем Ян мог даже предполагать. И этой нотой был не Егор Киреев.

Чего может сильнее всего на свете желать человек, чья душа не знала покоя добрую четверть века?

Конечно, смерти.

– Прощайте, – сказал старик, обращаясь сразу ко всем.

Глаза его провалились внутрь черепа. Кожа стремительно серела и отпадала крупными хлопьями. Чуть погодя почернела и обуглилась одежда чернокнижника, а вслед за ней – и его плоть. Дед Платон был уже свободен, а тело его стремительно обретало тот вид, который и должно было иметь, кабы не досадная оплошность хоронивших Ивлева.

Порыв ветра унес серую тучу пепла вдаль. Черные кости с хрустом ссыпались вниз и погрузились в жидкую грязь. Больше ничто не напоминало о недавнем присутствии здесь волшебника по имени Платон Ивлев.

Наложенные им чары, как водится, развеялись сами собой. Стряхнув с себя ставшие хрупкими и бессильными ветки, Егор Киреев поднялся на ноги.