— Да, да, 57-го или 58-го, красно-белый. Только об этой проклятой штуковине он и заботился. Обращался с ней, как с любимой женщиной. Ты знаешь, что как раз из-за нее он покинул Легион?

— Нет. — сказал я. — А что случилось?

— Ox, дьявол. Очень старая история, детка. Очень старая дерьмовая история. Извини, если напрягаю твои уши, но всякий раз, когда я думаю об этом сукином сыне Лебэе, то не могу сдержаться. У меня до сих пор остались шрамы на руках. Дядя Сэм отнял у меня три года жизни во время второй мировой, и я не получил на ней ни одного ранения, побывал во всех боях нашей эскадры. Я и еще пятьдесят ребят стояли против целой тучи проклятых япошек на Гвадалканале, и я не получил ни одного шрама. Вокруг меня свистели пули, и у ребят отрывались руки и головы, но единственный раз я видел собственную кровь тогда, когда порезался во время бритья. А затем… — Маккендлесс засмеялся. — Моя жена говорит, что я открываю рот так широко, что однажды упаду в него. Как, ты говорил, тебя зовут?

— Дэннис Гилдер.

— О'кей, Дэннис. Я напряг твои уши, а ты — мои. Что тебе нужно?

— Видите ли, мой друг сначала купил эту машину, а потом починил ее… я бы сказал, что он сделал из нее настоящую выставочную модель.

— Да, как Лебэй, — сказал Маккендлесс, и у меня сразу пересохло во рту. — Он любил эту проклятую машину, могу сказать, просто безумно. Он был готов наплевать на свою жену, но на машину… Ты знаешь, что случилось с его женой?

— Да, — сказал я.

— Он довел ее до этого, — угрюмо проговорил Маккендлесс. — И я думаю, дочь его тоже не волновала… Прости Дэннис, никогда не мог заставить себя вовремя заткнуться. Что, ты сказал, тебе нужно?

— Я и мой друг были на похоронах Лебэя, — сказал я, — а после них представились его брату…

— Совсем другой тип, — прервал меня Маккендлесс. — Школьный учитель. Из Огайо.

— Верно. Я говорил с ним, и он показался мне вполне порядочным человеком. Я сказал ему, что темой моей выпускной работы по английскому будет Эзра Паунд…

— Эзра — кто?

— Паунд.

— А это еще что за задница? Он тоже был на похоронах Лебэя?

— Нет, сэр. Паунд — это поэт.

— Паунд — это кто?

— Поэт. Он умер.

— Ну-ну. — В голосе Маккендлесса послышалась некоторая недоверчивость.

— Как бы то ни было, Лебэй — Джордж Лебэй — сказал, что пришлет мне кипу журнальных статей об Эзре Паунде, если они мне понадобятся. Ну и выяснилось, что я мог бы использовать их, но у меня вылетел из головы его адрес. Может быть, вы мне поможете найти его?