Он выпил еще немножко бренди, прикидывая, не стоит ли ему прикончить все одним глотком. Нет, лучше растянуть удовольствие. У него масса времени, но напиваться он не желает. Ему нужна ясная голова. Однако в тот дом идти еще рано, так что лучше провести время наедине с «Хеннеси».

Несмотря на гул голосов вокруг — избитые шутки, смех, жалобы на слишком холодную и сырую погоду, — Маврикий оставался один, он ничего не замечал.

И с легкостью снова вернулся в прошлое.

* * *

Теперь Маврикий уже знал: причиняя сильную боль учителю, он заставляет весьма охотно напрягаться и собственный пенис. Магда познакомила его с этим словом, которое и заменило все те наименования, которые Маврикий использовал прежде. И сказала она это тогда, когда Маврикий в те давние-давние годы разделил с ней постель, — хотя и подчеркнула при этом, что это дурное слово, грязное слово. Ему ужасно хотелось снова насладиться подобным ощущением. А скоро он узнал, что желание быть избитым являлось не единственным отклонением от нормы — с этим понятием он познакомился позже, много-много лет спустя, — у Августуса Криббена. Что в поисках абсолюта тот нуждался не только в очищении души через боль, но желал также, чтобы и сосуд, в котором упомянутая душа пребывала, был как следует очищен.

Несколько раз Маврикию приходилось основательно трудиться над чисткой тела Криббена — с головы до пят, — используя крепкое карболовое мыло и щетку с жесткой щетиной, вроде тех, какими скребут полы. Криббен вставал в ванну, в которую наливал воды на три дюйма (ровно столько, сколько позволял наливать детям для купания), и Маврикий начинал работу с лица и грубых волос учителя.

— Крепче! — требовал опекун у мальчика глухим и утробным голосом. — Очисти мое грешное тело, мальчик, смой с меня всю нечистоту!

И так же, как во время порки, мужская плоть Криббена начинала наполняться кровью, пока не вставала во весь рост. Маврикий тер изо всех сил, как его и просили, кривя лицо от усилий, и кожа Криббена становилась красной и вспухшей. Как его опекун вообще выдерживал сочетание жесткой щетины и едкого мыла, мальчик мог только гадать. Потом шея и спина Криббена начинали выгибаться, руки поднимались на уровень плеч, и он смотрел на яркую лампочку на потолке широко открытыми глазами, как будто загипнотизированный, его рот широко раскрывался, выставляя напоказ желтые зубы, и Маврикий тер еще сильнее, сам ужасаясь причиняемой им боли, — тер грудь Криббена, его бедра, ноги, краснеющие на глазах, покрывающиеся мелкими царапинами от жесткой щетины.