Поэтому вместо того, чтобы плакать, она постаралась занять себя: прибрала в доме, помыла пол в кухне (из-за сырой погоды в дом приносили так много грязи!), перестелила постели, заново разожгла огонь в гостиной и большом холле, вообще искала любых занятий, лишь бы не сидеть сложа руки. Это не значило, конечно, что она не думала о Кэме — его милое личико постоянно стояло перед ее мысленным взором, но как-то неотчетливо. Зато стоило ей прикрыть глаза, сразу и краски, и черты оживали. Она пока что справлялась с собой, вот и все, что она могла сказать о себе, но не знала, насколько ее хватит. Эва полагала, что продержится до тех пор, пока эмоции не наполнят ее снова до такой степени, что выплеснутся наружу.

Прямо сейчас она готовила ужин девочкам, пока те отдыхали (похоже, долгие слезы полностью истощили их силы). Когда Эва острым ножом проверяла, готов ли варившийся на плите картофель, она услышала далекий раскат грома. Перегнувшись через кухонную раковину, она наклонилась вперед и посмотрела в окно.

Снаружи было темно, но вдруг через секунду-другую яркая молния прорезала тяжелую массу туч, и Эва увидела, что качели под большим старым дубом раскачиваются из стороны в сторону, толкаемые сильным ветром. Мост тоже осветился, и пенящаяся, бурная река под ним… Эву испугало то, что уровень воды в реке поднялся слишком сильно, волны почти выплескивались через высокие берега. При виде этого зрелища она уронила нож в раковину.

Гром, грянувший следом за молнией, прозвучал куда громче прежнего, как будто что-то взорвалось прямо над крышей дома, и Эва сжалась от страха. Гэйб. Ей нужно, чтобы Гэйб был рядом. Но она ведь сама потребовала, чтобы он остался в Лондоне, не рисковал понапрасну, отправляясь в обратный путь. Он и так наверняка слишком устал от поездки в город и еще к тому же испытал тяжелое потрясение, когда ему пришлось осматривать маленькое тело Кэма (он не сказал ей, как выглядел их сыночек, но она догадывалась, что после года в воде… Нет! Она не должна думать об этом…). Эва приказала себе думать только о Гэйбе. Все, что она знала прямо сейчас, — так это то, что нуждается в его присутствии, ей необходимо, чтобы он был с ней и детьми. Но он не мог уехать из Лондона, не сегодня, не в такую погоду. Наверное, у него хватило разума остаться на ночь в городе?

Бешеный порыв ветра ударил в кухонные окно и дверь, заставив Эву инстинктивно сделать шаг назад.

Она слышала, как весь дом трещит под ветром, как дрожат оконные стекла и даже парадная дверь — тяжелая, дубовая — подрагивает на петлях. Эва ненавидела этот дом. И хотя именно она сама убедила Гэйба остаться здесь, она чувствовала отвращение к Крикли-холлу за то, что он был тем, чем он был: покойницкой, где одиннадцать ребятишек подвергались пыткам со стороны их жестокого и безумного опекуна. История дома почти физически ощущалась.