Все это Макс проделал без единого слова, храня непроницаемое выражение лица. Даже я, который знал его в течение всей жизни, ничего не мог понять по его лицу.

Лишь когда я закончил есть, сын заговорил:

— Могу я попросить тебя побыть недолго на кухне? Скоро вернусь!

Он поцеловал меня в щеку и вышел.

Мне показалось, я ощущаю какое-то жжение в уголках глаз. Не было ли это подступающими слезами, о которых я давно уже забыл?

Почему Макс совершил эти страшные поступки? Была ли жажда мести столь жгучей, что он вынужден был убить и Гарри, и Кассандру?

Мне трудно было в это поверить. Он никогда не проявлял склонности к насилию, насколько я могу знать, конечно. По отношению ко мне всегда был заботливым и любящим сыном.

В таком случае — почему?

Так я и сидел на кухне, в полном одиночестве, вымытый, накормленный, переодетый в чистое белье — беспомощное дитя. Но мой разум лихорадочно работал, страдая и изумляясь.

Как долго мне пришлось ожидать его возвращения? По моим оценкам, примерно полчаса. Возможно, немного больше.

Когда Макс вернулся, он, ни словом не объяснив, что намерен делать, покатил мое кресло обратно в Палату Волхвований, установил его в обычном месте, потрепал меня по плечу и наконец произнес:

— Отец, со временем ты все поймешь. Обязательно. Я так надеюсь, padre.

С этими словами он оставил меня снова одного. И опять я, как и до происшедшей трагедии, сидел в том же углу и размышлял.

Я ухитрился бросить взгляд на часы. Было четырнадцать тридцать три. На далеком небосклоне сверкали молнии, изредка раскатывался сопровождавший их удар грома, его звук становился все ближе и ближе. Ураган приближался.

Я оглядел комнату. Все оставалось по-прежнему, за исключением деталей. Пятна крови на полу тщательно смыты. Осколки фарфоровой вазы выметены. Флакон, из которого Макс вытряхнул таблетки, убран, возможно, возвращен в тот же ящик стола, где его хранили до того. Африканская трубка для стрел еще на моих глазах была повешена обратно на стену над каминной полкой. Оба дуэльных пистолета также возвратились на свои обычные места Арабский кинжал лежал, как и раньше, на письменном столе.

Но в кабинете кое-что изменилось.

Стоявшее на стойке бара серебряное ведерце наполнилось ледяными кубиками. Из него выглядывало горлышко бутылки «Дом Периньон». Старинный глобус покрылся алым шелковым платком. Сундук, стоявший подле гильотины, и египетский саркофаг были закрыты.

Лишь одна ужасная подробность нарушала привычный порядок: в том же положении — изломанное, бессильное — лежало тело Кассандры Делакорте.