— Многое, Нелли, многое. Хоть бы, например, поминки — у нас их не бывает.

— Но отчего? — от удивления Нелли забыла даже о замерзших ушах.

— Да по той же причине, что не христианский сие обычай. Начало он ведет от тризны языческой. Ну посуди сама — разве похороны повод для пира?

— Но во время поминок говорят о покойном, вспоминают его, — неуверенно возразила Нелли.

— Ох, оставь! — отец Модест махнул рукою. — Когда вернешься в Россию, заметь как-нибудь сама. Сперва вспоминают, а потом и вовсе обычные застольные разговоры идут. После похорон надлежит разойтись в молчании, да молиться или плакать, а не набивать чрево какими-то глупыми опять же блинами. Хочется поговорить об усопшем — так и говори с тем, с кем душа лежит, а не с целым застольем. А хозяйке дома чаще всего надобно отдохнуть в тишине, но не тревожиться о том, не пережарилось или переварилось ли какое кушанье. К чему сии хлопоты через силу? Нет, Нелли, пируют в радости, а не в горе.

Нелли задумалась. Все по-иному было в далеком этом мире, но какая-то незнакомая правота частенько выступала из странных обычаев.

— Скоро Долина Духов вновь станет белою, — отец Модест указал рукою на заросший кедрами пологий склон. — Но не под снегом, а под пышным ягелем.

— Что такое ягель?

— Мох, просто мох.

— Мох зеленый.

— Ягель белый как снег. Хотя нет, соврал. На снег ягель не похож, цвет у снега неживой. Ягель — цвета молока, теплый, оттенком в слоновую кость. Ну да сама увидишь.

«Особливо теперь, когда непонятно, сколько мне еще гостить, покуда до дела не догощусь», — подумала Нелли, но вслух сказала другое.

— Вы, я чаю, отче, больше здешние края любите, чем те, кто тут все время живет.

— Быть может, потому, что с ребячества я знал, мне здесь не жить, — отец Модест отвел со лба седую прядь, подхваченную ветерком. Нелли в который раз спросила себя, отчего он сед. Пробовала она вызнать даже у Арины, да без толку. Княжна сказала только, что таким белоснежно-седым воротился он из первого своего странствия в Россию. Больше ей либо не было ведомо, либо не хотела она говорить.

— Так могли бы и отказаться. Коли Вы здесь щасливы, — сказала Нелли, ворочаясь мыслями к разговору.

— В жизни надобно искать дела, а не щастья, маленькая Нелли. Щастье — птица легкая, долго ее в руках не удержишь. Тот проиграл, кто на нее жизнь поставил.

— А я щаслива со своими камнями.

— Воздух для дыхания не есть щастье, — отец Модест покачал головою.

Нелли сделалося отчего-то грустно.

— Гляди, ойрот скачет. Э, да я знаю его, это младший пастух! — Отец Модест указал рукою: меж кедров сновала фигурка на мохнатом коньке, явственно держа направленье к Замку Духов. — Спустимся побеседовать.