— Сперва с провожатыми — извольте.

Нелли обратила вдруг внимание, что отец Модест не произнес до сих пор ни единого слова.

— Мне так только лучше, — Михайлов выпустил прежний пирожок и надкусил, разумеется, другой. — Не ровен час заплутать, а вновь угодить в лапы к достоуважаемым представителям желтой расы я б не хотел.

— Сударь, опасность сериозна вполне, — Зайниц говорил самым любезным тоном, однако ж странное напряжение звучало в его голосе. — Дело не в ордынцах, сие обстоятельство исключительное, но в первый год моей жизни здесь я заблудился и чуть не погиб. Так что сопровождение Вам не к обиде.

— Ну, рано говорить об изучении растений, покуда не разогнали монгольцев, — засмеялся Роскоф.

Михайлов меж тем вновь обмял и выпустил коржик. Вот вить невежа! Казалось, и фон Зайницу сие не понравилось, отвращение исказило подвижную его физиогномию. И, как новая волна по воде гонит прежнюю, отвращение захлестнул и смыл настоящий ужас. Глаза его не отрывались меж тем от пальцев Леонтия Михайлова.

— Вам худо, Илья Сергеич? — встрепенулся было лекарь.

Фон Зайниц не отвечал. Губы его шевелились беззвучно, а глаза, перебежав было с пальцев Михайлова на его лицо, воротились обратно.

— Игнотус, — с усилием проговорил он наконец.

Глава XXVIII

Глава XXVIII

— Приятно услыхать язык, коим единственно говорит наука, но отчего Вы так смотрите на меня, сударь? — Михайлов невольно привстал с кресел навстречу шагнувшему к нему Зайницу.

— Я узнал тебя, убийца! Ты виноват и в гибели Алексея, у меня нет в том сомнения! Ты усыпил его, так это у вас называется! — На Зайница жутко было смотреть: такая бледность окатила лицо его, что губы казались сизы. Пальцы с силою сжали большую роговую пуговицу у ворота и отодрали с мясом, словно прицепившийся репейник. Казалось, всеми силами удерживает он себя, чтобы не броситься на Михайлова.

— Вы говорили с ним уже дважды, — с колебанием заговорил князь, — но только сейчас заподозрили давнего врага своего. Коли лицо его так переменилось, не жертва ли Вы заблуждения?

— Говорю, я не знаю настоящего его лица! — Фон Зайниц в отчаяньи прижал ладони к вискам. — Я не уверен даже в голосе! Ваше Преподобие, Вы говорили о манере бессознательной, присущей каждому человеку, вспомните!

— Я помню, — отец Модест словно чего-то ждал.

— Сударь, мне сдается, Вы спутали меня с человеком, причинившим Вам немало горестей! — заговорил Михайлов: хрипловатый голос его звучал с необыкновенной сердечностью. — Невнятно другое. Вы сами признаетесь, что лицо мое Вам знакомо не наверное. На чем основывается уверенность Ваша?