Готфрид сидел за столом и чистил шпагу. Одежда и обувь его были в идеальном состоянии, отчищенные как для парада или похорон. А вот за оружие он принялся в последнюю очередь — оставил самое приятное напоследок. Он усердно стирал с блестящего клинка капли дорожной грязи, пыль от точильного камня, которым прошёлся по зазубрившемуся лезвию, и сальные отпечатки собственных рук.

Ему вспоминался отец и Альбрехт Шмидт. Потом мысли вернулись к Эрике. Сначала он очень любил её. Потом ненавидел. Теперь нужно было снова любить — так требовала логика. Но у него в душе была только зияющая пустота, в которой иногда дул ветер праздных мыслей. Он вспоминал дни с Эрикой, те самые, которые успел тысячу раз перебрать в памяти. Наверное именно поэтому они казались ему блёклыми гравюрами в книге, несущими лишь сухую информацию, но не вызывающими никаких чувств. И он пытался понять, почему был так одержим ею. Да, она была красива, но красота эта давно стала ему привычна. Её загадочность? Это его только пугало, настораживало и раздражало. Доброта и кротость? Скорее всего. Хрупкость и женственность? Да, ему хотелось защищать и оберегать её. Наверное она казалась ему островком спокойствия и домашнего уюта в этом напряжённом мире подозрений, доносов, грязи и вечного дождя. Жаль, что только казалась, ведь именно из-за неё всё это и началось. Хотя островок спокойствия по определению должен быть окружён бушующим океаном. Остаётся лишь надеяться, что всё это скоро кончится.

В гордыне своей он думал, что сам направляет клинок, сам выбирает цель. Но разве зря на клинке выбит крест? Разве сам он не подобие этого клинка?

В дверь торопливо постучали, и она сразу отворилась. Внутрь ворвались струи дождя, порывы ветра и… заплаканная Хэлена, промокшая до нитки.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга — Хэлена красными от слёз глазами, в которых были страх и надежда, а Готфрид мрачным взглядом безнадёжной решимости.

— За мной гонятся, — выдохнула она.

— Кто? — вяло поинтересовался Готфрид.

— Один человек… из ковена…

Снаружи послышались торопливые шаги, Готфрид поднялся и пошёл к двери, сжимая в руках оружие. На мгновение в окне показалось лицо, а потом исчезло. За дверью уже никого не было.

— Мать арестовали! — сказала наконец ведьма, когда Готфрид одарил её тяжёлым взглядом..

— Ну и что? — спросил он, продолжая глядеть на неё.

Хэлена не нашла, что сказать.

— Я думала… Ладно, — она покорно опустила глаза. — Можно, я немного обсушусь?

Ей не хотелось возвращаться на улицу, там ещё мог быть Барс. Готфрид молча кивнул. Ведьма принялась развешивать свою одежду по дому, оставив на себе только промокшее насквозь платье.