— Ты понял, почему Мишка так поступил? — глаза его были серьезнее некуда.
— Бывает, человек делает естественный шаг, не раздумывая, подчиняясь случайному порыву, идущему вразрез со всем, что творил раньше, когда он тщательно взвешивал каждый жест, каждое слово, высказанное вслух, когда его любой, даже самый незначительный поступок был следствием длительных размышлений. Сделав неожиданное добро, он начинает стыдиться своего благородства, думая, что поступок превратно истолкуют, и его бросает к другому полюсу. «Ах, вы считаете, что я — сволочь, так вы меня еще не знаете, я вам покажу, какая я скотина по-настоящему, без прикрас». Мишка ошибался — он думал о нас хуже, чем мы были в его жизни, потому и пустился во все тяжкие. Веришь ли, Варфаламей, я его ни в чем не виню — мы, оставаясь сами собой, тоже делаем фатальную ошибку. С людьми, особенно близкими, надо стараться выглядеть лучше, добрее, чем ты есть на самом деле, и может быть со временем иллюзия станет реальностью. Помнишь ваш спор с Дунькой насчет мотивации? Ты был прав, крайне важно, с каким посылом человек делает те или иные поступки. А что Мишка? Мне кажется, это была неудачная попытка оправдать то, что изначально не подлежало осуждению.
— Понятно. Ну, бывай. Удачи, — черт развернулся и направился в стене.
— Погоди, Варфаламей, — остановил я его, — как-то все не по-людски.
— Немудрено. Мы ж не люди, — засмеялся он и исчез.
Небольшой эпилог
Небольшой эпилог
В тот незамысловатый вечер мне так и не хватило мужества встретить бой курантов с поднятым забралом. Как я ни уговаривал себя — морок рассеялся, чертова троица исчезла навсегда, все равно в башке червем копошилась мыслишка, что бестиарий придумал новую каверзу и готовится выкинуть очередной финт ушами, а столь неожиданное прощание лишь дымовая завеса, чтобы усыпить мою бдительность. Я наливал и спорил сам с собой, смотрел на стену в районе принтера и снова опрокидывал внутрь пойло, давно уже не приносящее ни радости, ни куража, пока количество выпитого не достигло критического объема, за которым следовало забвение.
Утро мигнуло левым глазом, зажмурилось в страхе перед грядущим и разлепило мне веки окончательно.
Окружавшая меня действительность была не то чтобы прекрасной, но настолько обыденной, что подействовала успокаивающе. Все еще не веря умиротворяющей тишине, я метнулся к компьютеру, пошевелил мышкой, экран монитора очнулся от сна, и ничего не произошло. Я просидел перед монитором где-то с полчаса, ни о чем не думая, пока луч солнца, прорезавшийся сквозь шторы, косой полоской не разделил монитор надвое строго по диагонали. Это показалось мне символичным. Теперь, с уходом бестиария, я заживу новой жизнью, чистой и честной, в которой не будет даже намека на маленькое облачко на горизонте. Мне захотелось помечтать, представить то ослепительное будущее, что ждет впереди, но мелькающие образы никак не хотели сливаться в единое полотно. Не хочу гадать, сколько бы я мог просидеть в счастливом безмолвии, но затишье продлилось недолго. Сперва зашумел лифт, он выл слишком громко, словно из последних сил, затем с лестничной клетки раздался неприятный металлический звук, будто уронили пустой бидон, и он покатился по ступенькам с таким грохотом, заставив буквально съежиться от мрачных предчувствий. Последним аккордом хлопнула дверь в квартиру, я застыл в ужасе, ожидая увидеть смерть с косой наперевес, но в комнату вошла запыхавшаяся Наталья. Еще ни разу в жизни я не был так рад появлению жены.