Корабль с Роби на борту поднялся в летнее небо.
Мистер Грилл вышел из люка в садовой стене. Он оглянулся, ища Роби. Горячий свет брызнул ему в лицо, когда он торопливо зашагал по дорожке.
Вот он! Роби был здесь, перед ним. Маленький Роби Моррисон стоял, глядя в небо, сжимая кулаки, и что-то крича в пустоту. Во всяком случае, Грилл видел там только пустоту.
— Хелло, Роби! — окликнул его Грилл.
При звуке его голоса мальчик судорожно дернулся. Он весь колыхался. Цвет, плотность, качество — все мгновенно менялось. Грилл прищурился, решив, что все это только померещилось ему от солнца.
— Я не Роби! — крикнул мальчик. — Роби сбежал! Он оставил меня вместо себя, чтобы одурачить вас и чтобы вы не погнались за ним! Он одурачил и меня! — крикнул ребенок с сердитым рыданием. — Нет, нет, не смотрите на меня так! Не думайте, что я Роби, от этого мне станет еще хуже. Вы ожидали, что застанете его, а нашли меня и превратили меня в Роби! Вы отлили меня в его форму, и теперь я уже никогда, никогда не смогу измениться. О боже!
— Ну, пойдем же, Роби.
— Роби никогда не вернется. Я всегда буду им. Я был резиновым мячом, женщиной, Песочным человеком. Но, поверьте мне, я — атом, способный видоизменяться, и ничего больше. Отпустите меня!
Грилл медленно отступал. Он криво улыбался.
— Я — сущность. Я не ярлык! — крикнул мальчик.
— Да, да, конечно. Ну, а теперь, Роби, подожди меня минуточку здесь, вот здесь… Я сейчас, я сейчас, я сейчас созвонюсь с психоклиникой.
Через несколько минут целый отряд санитаров бежал по саду.
— Будьте вы все прокляты! — вскричал мальчик, сопротивляясь. — Убирайтесь к дьяволу!
— Тише! — спокойно возразил Грилл, помогая остальным запихнуть ребенка в цилиндр подземки. — Сейчас ты употребил ярлык, который не имеет под собой никакой сущности!
Цилиндр умчал их в туннель.
Серебристая звезда еще мерцала в летнем небе, но вскоре исчезла.
Бред
Он лежал между чистыми, до хруста выглаженными простынями, и под рукой, на столике, рядом с затененной розовой лампой всегда стоял стакан с густым апельсиновым соком. Чарльзу стоило только позвать, и родители — тут как тут — заглядывали в его комнату. Акустика здесь была превосходная: он слышал, как унитаз прочищает по утрам свое фарфоровое горло, как дождь хлещет по крыше, как хитрая мышища пробирается тайными ходами в стене, как внизу в клетке заливается канарейка. Болезнь до предела обострила его чувства.