— Ничего завалило… — бормотал молодой, только-только привезенный, Толя (еще без клички, политический, из московских студентов). И повторял, как заклинание, ощупывая рваные грани камней:

— Ну, ничего завалило…

— Завалило! — сев возле завала, мерзко засмеялся Щука, старый, битый-перебитый зек, первый раз севший за изнасилование собственной падчерицы, трижды бежавший, и отправленный, наконец, сюда — чтобы быстрее подох. Смеялся он мерзко:

— Хе-хе-хе-хе-хе!!! «Завалило!» Небось сколько тола-то надо, чтобы эдак «завалило»?! Целая вагонетка, не меньше. Меньшим такое не сделать.

На Щуку уставились, один даже двинулся в его сторону, чтобы лучше увидеть лицо. Страшно было думать про такое.

— Ну что уставились?! — прикрикнул Щука на опешивших. — Что, думаете, будут вас спасать?!

И опять полились «хе-хе-хе».

Спасение зека очень часто зависит от того, как быстро он сумеет понять, что происходит, и принять верное решение.

В числе самых первых Хрипатый понял до конца, понял быстро и без стонов и надежд: единственный ход наверх взорван. Двести человек погребены в шахте заживо, и никто не станет выручать.

Если начальство взорвало вход, чтобы погубить людей и шахту, сидеть у входа — только смерть. Хрипатый не сомневался, что многие так и останутся сидеть у входа в безумной надежде быть спасенными. Потерявшие силы, надежду, веру в себя, а самое главное — волю.

Хрипатый знал, что здесь начнется очень скоро — поножовщина за перекус, за глоток воды, за место поудобнее. Потом кто послабее — начнут умирать, а остальные начнут есть их мясо, а может — и помогут умереть. И так пока не сдохнут уже все. Может быть, кто-то продержится и долго, если найдет внизу родник с водой. Будет здесь жить, есть человечину, и так просидит пару месяцев. А смысл? Дверь ведь все равно не откроют.

Хрипатый был уверен — если есть спасение, надо попытаться в другом месте. Из пещеры вроде бы никто не выходил еще наверх… Вроде бы, потому что могли быть и такие, кто найдя выход, промолчал, «прикурковал» его на черный день. И вот сегодня они могут выйти.

Человек другого мира не сомневался бы — знающие выход поделятся со всеми остальными! Выйдет один — выйдут все! Человек, проведший пять лет жизни в смрадном пространстве лагеря, мыслит совсем по-другому. Хрипатый не сомневался в обратном — если кто-то и знает выход, он воспользуется им только сам. В лагере нет друзей. В лагере нет коллег. В лагере нет даже товарищей по несчастью. В лагере есть только те, кто сидит рядом, хавает пайку, которую мог бы съесть и ты сам.

Нет, Хрипатый был уверен — полагаться можно на себя, и только на себя. Если он выйдет — один. И никакого Косого и Шеи! Шея вообще ненадежен, да и неприятен он Хрипатому. А Косой… Если тут, у завала, будет резня за кусок хлеба, а потом за кусок человечины, то ведь то же самое будет и в других местах.