Она вдруг поняла, что плачет. Тихонько, чтобы никто не видел. Впрочем, никто на нее и не смотрел. А если бы даже смотрел, то не стал бы ее осуждать. В конце концов она старая женщина и вольна плакать, если ей хочется. Она плакала, а этот мальчик-индеец и полицейский продолжали говорить о ней, словно ее и не было рядом, словно она не сидела здесь, в том же фойе... они все говорили, и говорили, и говорили. Она закрыла лицо руками.

А потом кто-то прикоснулся к ее рукам.

— Не плачьте, мэм, — сказал тихий голос. Такой ласковый. Такой знакомый.

Он убрал ее руки с лица, и она подняла глаза на джентльмена, чей голос звучал с таким искренним сочувствием. Это было настоящее чудо. Она не верила своим глазам.

Перед ней стоял Дамиан Питерс.

— Я вас видела по телевизору, — сказала она. — О, вы посланник небесный. Ангел Господень.

Питер коротко хохотнул.

— Да, иногда меня так называют, — сказал он. — Но я стараюсь не впадать в грех гордыни.

— О Господи, это правда вы? А я думала, вы пришли забрать меня на небеса.

— О, стать ангелом смерти, миссис... э-э...

— Битс.

— Это была бы большая честь. Но нет, я всего лишь скромный странствующий проповедник. Приятно с вами познакомиться. И мне больно видеть, как вы горюете.

— Мне уже легче, — сказала она.

— Может, поднимемся ко мне в номер и... — тут он ей подмигнул, своим «фирменным подмигиванием», которое постоянно использовал в своих трансляциях, — ...выпьем чего-нибудь освежающего? Все будет очень прилично, я вас уверяю, поскольку мы будем там не одни, а с... э-э... еще одной дамой. И я попробую вам помочь как-то избыть вашу печаль.

Миссис Битс улыбнулась. Преподобный Питерс — человек знаменитый. По телевизору выступает. Да, она потеряла все, что имела и что любила, но она знала, что на телевидении творят чудеса. И не раз испытала это на себе, когда протягивала руки, чтобы прикоснуться к экрану, пока Питерс шептал ей о небесной любви...

* * *

• ангел •

Эйнджел пел. Это было вовсе не обязательно, но он просто не мог сдержаться. Все равно его заглушал голос, льющийся из скрытых динамиков. Он пел для себя. Чтобы было, на чем сосредоточиться, пока оператор снимал его крупным планом.

Один раз — всего один раз — он по ошибке взглянул прямо в объектив, нарушив тем самым самое первое правило съемки. Он увидел свое отражение в линзе. Только это был не он. Это был Тимми. И Тимми тянул к нему руки, Тимми звал его из-за стены огня...