— Стало быть, ты действительно бог? Ты сразился с Пернатым Змеем и проиграл?

— Когда-то каждый из нас был богом. Но боги тоже не вечны. — Мальчик-вампир оборачивается к Кортесу: — Прощай, капитан.

— Куда ты идешь, Хуанито? — спрашивает Кортес. — Ты должен вернуться со мной в Испанию. Нам будет о чем рассказать на приемах в королевских домах Европы: как сначала тебя обрекли на смерть, а потом спасли. Теперь мы все — богаты.

— Я возвращаюсь в темный лес души, — говорит мальчик-вампир, — и я сам не знаю, когда приду снова.

И тут Монтесума издает леденящий кровь вопль, ибо теперь он уже точно знает, что бог оставляет его навсегда.

— Нет, — говорит мальчик-вампир, как будто прочитав его мысли. — Радуйся, Говорящий Первым.

И он растворяется в дыме копала, обернувшись туманом, как это умеют вампиры, и втекает в осколки Дымящегося Зеркала.

* * *

• Вампирский Узел •

Ночь. Поезд подъезжает к маленькой станции. Пи-Джей первым спрыгивает с подножки и подает руку Хит. Она такая красивая в сиянии полной луны. Пи-Джей навсегда сохранит в своей памяти эту ночь в Зазеркалье, когда они занимались любовью в последний раз... их любовь — это единственное, что было настоящим в калейдоскопе блекнущего видения.

Потом из поезда выходит Дамиан Питерс. У него такой вид, как будто он побывал в аду. И он действительно там побывал, только это был ад у него в душе.

— Мир — это ад, но не в том смысле, в котором я понимал это раньше, — бормочет он себе под нос.

— И что вы теперь будете делать? — спрашивает Пи-Джей. — Вернетесь к себе в Вопль Висельника?

— Вот уж не знаю, — говорит преподобный Питерс.

Следующим на платформу выходит Тимми Валентайн.

Он не произносит ни слова. Просто стоит и молчит. Он такой бледный — в серебряном свете луны, но теперь эта бледность не кажется мертвой. И в глазах у него — затаенный смех, которого не было раньше. По крайней мере Пи-Джей такого не помнит. Сначала Пи-Джей подумал, что это Эйнджел. Но когда Тимми заговорил, он узнал его голос. Голос, который не спутаешь ни с каким другим.

— Я себя чувствую, как Пиноккио, — говорит Тимми. — Наконец-то я настоящий.

— Я ни о чем не жалею, — доносится голос из окна. Это Эйнджел. Рядом с ним — Брайен и Петра. Святое семейство, в котором нет ничего святого. Нечестивая троица. Брайен — небритый Бог-Отец, похожий на опустившегося писателя; Петра — политкорректный Святой Дух в элегантном брючном костюме; и Эйнджел, чей мертвенно-бледный лик светится в полумраке. Пи-Джей узнает эту бледность. Так выглядят мертвые, но неумершие. Нежить.