— Мне страшно, — сказала она. — Я все вспоминаю его в коже той женщины...

— Тебя до сих пор мучают кошмары? — спросил Пи-Джей.

— Да. — Но ей не хотелось рассказывать о своих кошмарах. Они стали частью ее существа — и никакой психиатр, никакой экзорцист их уже не прогонит. На самом деле она была счастлива и довольна тем, как сложилась ее жизнь — несмотря на тут тьму, которая постоянно присутствовала где-то рядом.

После Узла Хит вернулась в Миллс-Колледж, но ненадолго. Ее тяготила вся эта замкнутая элитарность. Очень вежливо, но твердо она сообщила матери, что уходит из Миллс и переводится в другой колледж, более демократический. Скажем, в Беркли. Хит ужасно боялась везти Пи-Джея в Таиланд знакомить с родителями. Но оказалось, что все не так страшно. В Таиланде как раз начался прокат «Танцев с волками», и Пи-Джей имел просто ошеломительный успех в обществе, все стремились с ним познакомиться и все отмечали, что в нем есть крень йай, чем могут похвастать очень немногие белые люди, — крень йай это непереводимое слово, которое означает интуитивную способность сопереживать и, таким образом, всегда сохранять лицо и не ставить других в положение, при котором они потеряют лицо. В общем, Хит зря боялась, что родители будут категорически против Пи-Джея. Сказать по правде, она и не думала, что у нее такие прогрессивные папа с мамой. И это не важно, что у жениха нет денег — в семье денег и так более чем достаточно; при том, что отец леди Хит председательствует в совете директоров семи японско-тайских корпораций, — главное, чтобы человек был хороший.

А когда в разрушенном доме в Узле отыскались обгоревшие останки принца Пратны, и их перевезли в Таиланд, и совершили над ними все необходимые погребальные ритуалы в семейном храме, и душа принца уплыла в горящей ладье к новому перерождению, вся семья Хит согласилась, что Пи-Джей — замечательный человек. Также он задавал очень правильные вопросы про буддистских монахов и вообще про буддизм и даже выразил желание самому какое-то время пожить в монастыре, чтобы лучше понять иллюзорную быстротечность мира.

— Можно мне тоже вина? — попросил Тимми.

— Но ты же не пьешь... вина[76], — пошутил Джонатан Бэр, который сидел тут же, в ложе, и нервно барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Да уж, подумала Хит, когда твой фильм выдвигают на семь номинаций «Оскара», тут кто угодно занервничает.

— Теперь пью, — сказал Тимми Валентайн. — А что, нельзя? Если я выпью вина, меня что, заклеймят позором?

— Ну хорошо, — сказал Бэр. — Только следи, чтобы тебя не снимали на телекамеры. Нам не нужно, чтобы ты подавал плохой пример детям, которые смотрят сегодняшнюю трансляцию.