— Чтобы использовать меня в качестве оракула, нанеся мне физический ущерб. Но Габриэль Гилл, если верно то, что о нем говорят, едва ли вообще человек. Он должен быть оракулом более могущественным, чем я.

— А он такой и есть, — скорбно подтвердил Пелорус. — Но что касается Мандорлы, она слишком умна, чтобы рисковать повредить здоровье того, кто имеет мощь и внутреннее зрение. Она попытается обольстить такого человека, чтобы воспользоваться и тем, и другим, но это может оказаться нелегко. У нас есть причина быть благодарными за то, что он воплотился как ребенок, а не взрослый человек, Мандорле сопротивляться трудно. Она очень опасна, и даже если она не сможет руководить Габриэлем, она может приложить все силы, чтобы столкнуть между собой хозяина Харкендера и Зверя, созданного в Египте, ничуть не опасаясь за себя. Она же, в конце концов, бессмертна, и уничтожить ее невозможно, как бы она ни играла с огнем.

— И все-таки если бы я, к несчастью, попал к ней в руки, и меня вынудили бы видеть все, что только возможно, вы, без сомнения, были бы только рады увидеть открывшееся мне. — c вызовом произнес Лидиард.

— Этого я не хочу, — заверил его Пелорус. — Скорее я радовался бы тому, если бы ее силой вынудили прекратить все это. И молю, чтобы вы использовали по назначению тот револьвер, который носите с собой, если появится удобный случай.

— Возможно, и я был бы этому рад, — признал Лидиард — По крайней мере, если вы считаете, что меня ждет боль, я должен сам причинить ее себе.

— Вы неправильно меня поняли, — терпеливо разъяснил Пелорус. — Я искренне буду сожалеть, если вас постигнет какое-то несчастье. Я бы избавил вас, если бы мог, от любой недоброй судьбы, предопределенной вам, и излечил бы вашу пылающую душу. Но этого я сделать не могу, все, что я в силах совершить, это рассказать вам все мне известное, в надежде, что это поможет вам понять, а потому справиться с превратностями вашей судьбы. Верьте мне, Дэвид, хотя я и волк в такой же степени, как человек, я ваш друг.

Лидиард вспомнил самое первое и наиболее часто повторяющееся из его видений: печальный и страдающий Сатана, жарящийся в пламени ада, протягивает руку в надежде освободить мир от проклятия, и видит только, как земля упорно отстраняется от его исцеляющей руки. Лидиард считал, что видит себя самого в обличии этого беспомощного падшего ангела, но теперь он понял, есть другой, чья участь могла быть легко определена там же…

Не было способа понять, была ли это только ирония, или пророчество, но он вспомнил и другое видение, следующие за первым, к которому, очевидно, привела его пылкая молитва: он видел Бога на границе вселенной, абсолютно бессильного вмешаться в ее дела.