Он сел на койке, и свободно лежащие одеяла слетели с его обнаженного тела. Он посмотрел через иллюминатор на отдаленный горизонт, где садящееся солнце задержалось между серого цвета морем и, таким же серый и не более твердым берегам. Уже лил дождь, в нем расплывался ржавый диск солнца, и он подивился, какая великолепная радуга должно быть видна сейчас из кают со стороны порта.

Он уже сделал вывод, что судно движется к северу, но его странно завораживал вид косых потоков дождя, падающих на высокие неспешные волны, освещенные светом умирающего дня, и он вообще не задавал себе никаких разумных вопросов. Как ни парадоксально, но он понимал, что избегает какого-то жизненно важного вывода, быть может, даже нескольких, в интересах собственного спокойствия. Он осознавал, что цепляется за этот момент освобождения и покоя, уходя от тревоги. Так потерпевший кораблекрушение моряк мог бы цепляться за обломок погибшего корабля, сосредоточившись только на том, чтобы выжить в данный момент, и будущее для него нематериально и не имеет значения.

Облегчение отступило. Он смутно понял, что забыл свое имя и свою цель, и не мог определить, принадлежат ли глаза, которыми он сейчас видит мир, ему самому или кому-то другому.

Он коснулся своей груди, поросшей темными волоками, и удивился — кто же он такой?

Затем он оторвал взгляд от иллюминатора, чтобы осмотреть свою каюту. В помещении находился еще кто-то, стоящий возле закрытой двери и наблюдающий за ним. На секунду ему почудилось, что это существо вовсе не человек, но скорее огромная кошка, с трудом стоящая вертикально, как человеческое существо, но все же сохранившая свою рыжевато-коричневую гриву и янтарные глаза, черную морду и губы, и плотоядные клыки. Но он это видел, или ему показалось, что видел только в течение одного мгновения.

Затем он почувствовал странное озарение, как будто бы еще один кусочек всемирной головоломки, встал на место, подвинув его еще на одну ступеньку дальше по направлению к связности и реальности.

Это была женщина — та, что на него смотрела. Ее глаза действительно были янтарными, и было что-то кошачье в том, как она смотрела на него, но волосы у нее были черными, а не рыжевато-коричневыми, нос был прямой, а губы — полные и красные. Когда же она улыбнулась, он заметил, что зубы у нее были ровными и блестящими, как жемчуг. Она улыбнулась так, как могла улыбнуться возлюбленная: нежно и с видом обладательницы. На ней было шикарное вечернее платье, его яркость и переливы павлиньей синевы просто поражала.

— Память непостоянна, — сказала она ему. Голос у нее звучал мелодично, на низких нотах, и в нем слышались какие-то кошачьи мурлыкающие интонации. — Ты забыл себя, но я думаю, ты достаточно хорошо помнишь мир.