— Только воля Махалалеля заставляет тебя так говорить. — с упреком произнесла она. — Я твоя мать, твоя сестра, твоя возлюбленная, потому что ни ты, ни я не можем жить по-настоящему вне стаи. Я люблю тебя так же, как и ты меня, и не по принуждению. Для мужчин из человеческого племени я вся — сплошное очарование и сплошной обман, и если они страдают из-за привязанности ко мне, даже когда это получается у меня вовсе не намеренно, им причиняет боль только измена их дурацкой похоти, и они полностью заслуживают этого. Но ты не видишь подделки под человеческую красоту, которой наделил меня Махалалель, ты видишь только волчицу, которая скрывается внутри, и именно это влечет тебя ко мне. Это себе самому ты не можешь доверять, дорогой мой Пелорус, потому что над тобой довлеет эта проклятая воля, и она отвращает тебя от твоей настоящей сущности и от всего, в чем ты в действительности нуждаешься. Если бы ты только мог подчиниться мне…
Конец ее фразы повис в воздухе, а она улыбалась одной из своих самых соблазнительных человеческих улыбок.
— Ты во мне ошибаешься. — покачал головой Пелорус. — Ведь это как раз ты должна бороться за то, чтобы измениться и стать другой. Ты не сможешь этого сделать, я знаю, потому что ты одновременно слишком волчица и слишком женщина, и недостаточно философски смотришь на жизнь. Но ты бессмертна, Мандорла, и не в состоянии сказать, чего ты можешь достигнуть усилием воли и чистосердечием. Не могу определить, права ли ты, так страстно веря, что твое единственное спасение — снова быть волчицей, и ничем более. Но я верю, теперь, когда ты побывала женщиной, ты никогда уже не сможешь и не пожелаешь быть просто волчицей и не согласишься на такую участь, даже если сможешь заставить себя принять ее с удовольствием. Пока существуют намного худшие вещи, чем быть человеком, и я не стану уверять тебя в том, что для истинного волка лучше быть человеком. Я лишь настаиваю, вервольф должен примириться с человеческой частью себя самого и принять ее в той же степени, что и волчью. Люди вовсе не враги тебе, Мандорла, и с твоей стороны неправильно и глупо делать все, чтобы их мир и все их совершения, подверглось разрушению.
Мандорла посмотрела на него с явной жалостью, но он не поверил, что ее взгляд был искренним.
— Бедняга Пелорус! — сказала она. — Не волк и не человек, но зато