И он еще добавил, хотя это казалось просто смешным и совершенно не соответствовало характеру их отношений, даже в то время:

— Простишь ли ты меня теперь?

Все это казалось невероятным, и все же, Элинор была уверена, что запомнила ответ, который ему дала, и потом всегда думала о нем с гордостью:

— Придется. — согласилась она, упрямо намереваясь произнести эти слова более легкомысленно, чем могло ему понравиться. — Любовница всегда должна прощать, разве нет? Чем же еще она отличается от жены?

Иногда она задавалась вопросом, ответил ли он ей на это? Удалось ли ему найти меткую реплику? Вроде бы удалось, но его слова вовсе не подтверждали ее правоту.

— Нора, было время, когда я мог сравнивать тебя с ангелом и смеялся, когда ты была недовольна таким сравнением. — сказал тогда сэр Эдвард, — Но теперь я знаю, что значит быть ангелом. А ты — всего лишь то, что ты есть, и я рад этому. Уверяю тебя, я делаю тебе комплимент.

Кажется, она тогда ему поверила. Села рядышком с сэром Эдвардом и приняла его комплимент с благодарностью, на какую только была способна. Во всяком случае, если такое вообще происходило, то Элинор так и сделала.

* * *

Но были, однако же, и такие, кто гораздо более отчетливо запомнил все, что произошло, и вспоминал об этом даже спустя годы. По крайней мере, одна из свидетельниц этих событий могла оживить их в памяти настолько ярко и отчетливо, как будто бы они случились вчера. Она была абсолютно уверена, что никогда их не забудет.

В своей келье в Хадлстоун Маноре сестра Тереза просидела несколько часов, вся дрожа. Холод пробрал ее до самых костей, до глубины сердца, и она сильно проголодалась, но знала, что не может быть никакой возможности оправиться от тягостных впечатлений, пока не настанет утро.

А когда настало утро…

Даже тогда она знала, что путь от святости к человечности не будет таким легким для того, кто зашел так далеко в поисках Небес, но ведь она н никогда и не искала легких путей. Хотя голод и холод начали причинять ей такие страдания, каких она не знала в течение всей своей исключительной жизни, она была уверена, что сможет перенести эти страдания. Другие муки исчезли, как бы соблюдая равновесие. Ее стигматы исчезли. Раньше сестра Тереза с гордостью носила свой постоянно обновляемый терновый венец, а теперь на лбу не осталось ни малейшего следа или шрама.

Достопочтенная Матушка и сестра Клер не хотели признать это чудом, но Тереза знала лучше них.

Она знала также, что величайшее чудо из всех, давшее ей волю отвергнуть Небеса, никто никогда не понял бы, кроме нее самой. Н о том, как оно произошло, она никогда и никому, пока жива, не скажет ни слова.