— Не совсем, — сказал он. — Есть кое-кто, кто непременно заявил бы, что это дело рук Дьявола, но он стал чужим слугой, и я не хочу, чтобы он возвращался.

— Из всех людей, кто заслужил чудо… — проговорила она, подавляя смех, который мог бы показаться безумным.

— …я стою на последнем месте, — согласился Харкендер. — Но ты достаточно хорошо знаешь, что в мире больше иронии, чем справедливости. Если мой господин — Дьявол, то я служил ему достаточно хорошо, чтобы стать его возлюбленным сыном.

— Со мной он обошелся плохо, — заметила она неожиданно резко, — когда свалил на меня эту безумную одержимую девчонку. Как она отплатила за мою доброту! И её никогда не повесят за то, что она сделала, потому что никто не поверит, что она могла это сделать.

— Обоснованный риск, — сказал Харкендер, чья рука все ещё лежала поверх её руки. — Когда ты тратишь шесть пенсов, чтобы купить заложницу падшего ангела, не стоит рассчитывать приобрести святую.

Она посмотрела на его экипаж и терпеливого возницу. Она не узнавала ни то, ни другое.

— Куда ты отвезешь меня? — спросила она, признавая этим, что готова сделать то, что он может ей предложить. Ведь он был магическим и волшебным существом.

— Нам есть где жить, — сказал он, — есть слуги и обстановка. Предстоит ещё сделать много обычных дел и много необычных. Помнишь, Мерси, как я говорил, что нашел путь к знанию и власти, доступный лишь немногим людям? Помнишь, я клялся, что смогу найти способ разрушить мир благочестивых людей?

— Помню.

— Это оказалось сложнее, чем я думал, — сказал он печально, — и все пришло не к тому итогу, которого я ожидал. Но я не жалею, что выбрал этот путь, и что на этом пути я нашел себя. Садись в экипаж, и поедем.

Снова его голос наполнился пугающей нежностью, которую Мерси не могла объяснить. Они ведь не виделись двадцать лет, да и до того она не особенно ему нравилась.

Возможно, думала она, позволяя взять себя за руку и отвести в экипаж, он действительно был пособником Сатаны, пришедшим, чтобы отвезти её к берегам Ада — к озеру огня, которое она часто воображала в собственном аду. Но, даже подумав об этом, она не попыталась освободиться. Разве она была не из камня? Разве не была устойчива ко всем слабостям и пристрастиям, бывшим проклятьем женского пола? Не она ли содержала лучший бордель в Лондоне, а также была драматургом?

Когда лошади тронулись и легко перешли на скорую рысь, ей было не интересно, куда они направляются, хорошо уже то, что она была в пути. Достаточно того, что кто-то пришел забрать её, был ли он прекрасным волшебником или самим чертом.